Родом из детства
Шрифт:
Она явно привыкла брать инициативу в свои руки, отметил я. Можно предположить, что у неё свиданий было куда больше, чем у меня, несмотря на то, что я намного старше.
Я поведал о себе следующее:
– Родился в Киеве. В неполной и, как говорится, неблагополучной семье. Рос без отца. О чём нисколько не жалею. Да… Мать всю жизнь болела бронхиальной астмой и ничего в этой самой жизни, кроме больниц и грёбаной мебельной фабрики, на которой проишачила двадцать с лишним лет, не видела. Она умерла, когда мне едва исполнилось шестнадцать. За пару лет до
Скоро моя квартира, по словам участкового, превратилась в притон. Любой, кто приходил с едой и выпивкой, мог рассчитывать на моё гостеприимство. Почти каждую ночь квартира наполнялась звуками дребезжащей гитары, весёлыми голосами и звоном посуды.
Ну, в двадцать я неожиданно женился. Я был вынужден это сделать, как честный человек. Появились дети. Пришлось идти работать. Сменил целую кучу разных профессий, но – веришь – ни об одной из них не сохранил в себе тёплых воспоминаний. К двадцати четырём я возненавидел физический труд настолько, что теперь я без особой надобности палец о палец не ударю. Я поступил в театральную студию и начал писать прозу, чем обрёк семью на нищенское существование. Жена пыталась меня образумить. Но тщетно. В результате я попросту ушёл из дому. И теперь у меня ни семьи, ни прописки. Я кочую по съёмным квартирам и мечтаю о домике у моря. В общем, ничего интересного.
Шагов двадцать прошли, храня молчание.
– Твоя очередь, – напомнил я.
– Моя история, – начала она, – ещё скучнее твоей. До пятнадцати лет я была послушной дочкой и отличницей. Ходила в музыкальную школу по классу фортепиано. Потом мне всё это осточертело, и я сбежала из дому с профессиональным каталой по кличке Ворон. Знаешь, кто такой катала?
– Картёжник?
– М-гу… Через год в Сочи он проиграл меня армянам, но отдавать не захотел. Их было трое, он один. Началась драка. Одному Витя проломил череп, второго пырнул ножом, третий, слава Богу, убежал… Вите дали пять лет за превышение самообороны. Я вернулась в Киев. Предки мои надумали эмигрировать на историческую родину, но я уезжать не захотела. Вот вроде и всё.
– А почему ты не уехала с родителями?
– А что мне там делать среди евреев?
– Мне нравятся евреи, – заметил я.
– Спасибо, я поняла.
Заморосило.
– А как же твой Витя… Ворон этот… мог на тебя играть?
– Ему не везло в тот день… Денег уже не было… А армяне аж облизывались, глядя на меня…
– Ты его не осуждаешь?
В ответ она сказала:
– Я замёрзла. Давай зайдем в кафе.
– Конечно.
– Я буду мартини, – сказала Ева. – Закажи себе коньяк.
– Так я ж не пью.
Моё возражение снова вызвало на её лице уже знакомую мне гримасу обиженной девочки.
– Ты же не хочешь, чтобы я пила одна. Это не по-мужски.
Да Бога ради, думаю. От ста грамм коньяка ничего страшного не случится. Могут же люди выпивать в меру… без продолжения… без ухода в глубокий штопор… Ведь всё хорошо… С чего мне напиваться?
Я заказал напитки, включая
Около часа я потчевал Еву байками из жизни. Она смеялась. Этого мне было вполне достаточно, чтобы почувствовать себя уверенней.
Всё-таки мужчины – примитивный вид.
Что нужно делать женщине, чтобы приручить мужчину? Всё просто. Если он бугай – восхищаться его силой; если интеллектуал – слушать его с открытым ртом и удивляться каждой новой информации; если он остроумен – безудержно смеяться…
Мы повторили заказ…
Играла музыка, и я пригласил Еву на танец.
Она замахала руками:
– Упаси меня Бог!
Потом я вызвал такси…
– Куда тебя отвезти?
– Дурацкий вопрос, – ответила Ева. – К себе, конечно.
– Даже так?
– Ты против?
– Напротив, я – за.
Был момент, когда я хотел сказать, будто мне кажется, что мы слишком торопим события, но на самом деле меня всё устраивало, поэтому я не стал говорить эту чушь.
– Тогда вперёд, – сказала она. – Только надо заехать в магазин и купить бутылку шампанского.
Алкоголь двухсот капель коньяка уже разогнал мою кровь. Я больше не опасался нежелательных последствий. Я был готов к подвигам и веселью.
– Надо – значит, купим.
И уже у меня дома, откупоривая третью бутылку шампанского, я поинтересовался:
– Ты всегда так легко заводишь… э… отношения?
– Не всегда, – ответила Ева. – И не так легко.
Её щёки горели, а глаза сияли температурным блеском. Язык слегка заплетался.
– А «план» ты куришь? – спросила Ева.
– В смысле – марихуану?
– Её.
– Пробовал пару раз. Не понравилось.
– Покурим?
– У тебя есть?
– Немного.
– Давай.
Она довольно ловко и быстро выпотрошила из сигареты табак и забила «косяк».
Наблюдая за её действиями, я тянул из бутылки шампусик и поражался тому, как при такой ангельской внешности – а она мне в те минуты казалась ангелом – можно иметь такую сильную тягу ко всему порочному.
– А более тяжёлые наркотики ты пробовала?
– Героин – лишь однажды. А кокаин – раз десять. А ты?
– И я.
– Если есть деньги – могу достать.
– Хорошо, посмотрим.
Она прикурила, глубоко затянулась, передала «косячок» мне… Сознание затуманилось…
…Утро было невесёлым. Язык наждаком царапал нёбо. Голова раскалывалась от малейшего движения…
Я лежал в постели, рядом валялась обнажённая Ева. Я засунул руку под одеяло, чтобы удостовериться и в собственной наготе.
Я приподнялся, опершись на локти. Наша одежда была разбросана по всей комнате.
Неужели у нас всё было?..
Последнее, что я помнил, – как мы целовались на кухне. А потом она шепнула мне в ухо:
– Отнеси меня на диван.
Я поднял её на руки, сделал три шага, споткнулся, и мы полетели навстречу линолеуму, покрывавшему твёрдый пол.
Ева спала, лёжа на животе. Я притронулся к её плечу. Она застонала.