Родовое проклятие

Робертс Нора

– И как он отнесся? – поинтересовалась Брэнна.

– Он меня знает. – Коннор приложил руку к сердцу. – И верит мне. А Фин из моего ближнего круга, так что доверие распространяется и на него. На парне был камень, что я ему дал в прошлый раз, и амулет, такой же, как мой. У меня тоже был с собой подаренный им камешек, и, когда я его достал, он у меня в руке светился. Тут ты оказалась права, Брэнна. В этом камешке есть магическая энергия.

– Однако в пращу, чтобы поразить Кэвона, я бы его заряжать не стала, но иметь его при себе полезно.

– Вот

я его в кармане и ношу. И более того, у меня с собой был колокольчик.

– Цветок Тейган, – уточнила Айона.

– Я его посадил, оросил своей кровью и водой, которую извлек из воздуха. И на могиле Сорки зацвели цветы.

– Ты сдержал слово. – Айона погладила его по руке. – И тем самым дал им то, что для них очень важно.

– Я сказал, что мы его одолеем, потому что я в этом убежден. И мне кажется, я знаю, что именно мы упустили в прошлый раз, на солнцестояние. Музыку, – сказал он, – и радость, какую она приносит.

– Музыку… – повторила Айона, а Брэнна с задумчивым выражением откинулась к спинке стула.

– Ведь вчера что его сюда привело, такого обозленного, такого наглого? Наш свет, это само собой, и то, чем мы обладаем. Конечно, и мы сами по себе. Но мы вчера музицировали, а музыка – это свет.

– Веселый шум, – сказала Айона. – Житейские радости.

– Вот именно. Этот свет его ослепляет, чужая радость безумно бесит его. Но почему она его не сковала, вот вопрос!

– Музыка, говоришь… А помнишь, Айона, прошлой весной мы как-то вечером тоже музицировали? Я принесла скрипку, мы играли, пели, а он крался за окнами, превратившись в туман и тени. Его привлекла музыка, – сказала Брэнна. – Привлекла, несмотря на всю его ненависть к ней, ненависть к тому, что в нас она живет и мы можем ее извлекать.

– Помню.

– Да, с этим можно работать. – Брэнна сузила глаза, прикусила губу. – Из этого может что-то получиться. Хорошая мысль, Коннор.

– Блестящая мысль! – согласилась Айона.

– Не могу спорить. – Улыбаясь, Коннор выложил себе остатки яичницы.

– Уверена, что Мира сказала то же самое.

– Это еще впереди – когда я с ней поделюсь. Меня осенило только утром, – добавил он, – а она уже очертя голову на работу умчалась.

– С чего бы? У нас до смены еще полчаса. – При этих словах Айона пошла за второй чашкой кофе. – Если бы она подождала, мы с Бойлом могли бы… Ой! – Она округлила глаза. – Вы что, поссорились?

– Поссорились? Нет. Я признался ей в любви, а она ушла в глухую оборону. Как я и ожидал. С ее характером ей понадобится некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

– Ты, я вижу, все рассчитал. – Айона из-за спины обхватила его руками. – Это здорово!

– Дело не в расчете… А может, и так, – подумав, согласился он. – Но она еще не сделала для себя правильного вывода. Когда сделает, ей будет намного легче. А пока я с удовольствием наблюдаю, как она пребывает в умственных корчах.

– Ты там поосторожнее, Коннор! – негромко предостерегла его

Брэнна. – Ее удерживает не упрямство и не твердолобость, а шрамы от былых ран.

– Не может же она прожить всю жизнь, не замечая собственного сердца – по той лишь причине, что у ее негодяя папаши сердца не было вовсе.

– Поосторожнее! – повторила Брэнна. – Что бы Мира о нем ни говорила, что бы ни думала на его счет – это, скорее всего, самообман, потому что она его любила. Она и теперь его любит, вот почему обида до сих пор жива.

Коннор испытал внезапный приступ раздражения.

– Я не ее отец! Могла бы знать меня и получше!

– Да что ты, родной. Она за себя боится – что в ней скажутся его гены.

– Что за бред!

– Ну конечно, бред. – Брэнна поднялась и стала собирать со стола. – Но это бремя, которое на ней висит. Уж как я ее люблю, и как она меня любит – а все равно мне так и не удалось снять его с ее души. До конца – не удалось. Это тебе предстоит сделать.

– И ты это сделаешь. – Айона отодвинулась от стола и снова кинулась помогать. – Потому что любовь, если не пускать все на самотек, побеждает все.

– На самотек я ничего пускать не собираюсь.

Айона чмокнула Коннора в макушку.

– Я знаю. Яичница удалась.

– Я бы так не сказала, – возразила Брэнна. – Но раз уж ты сегодня готовил – если это можно так назвать, – то посуду мыть нам.

– Ну и отлично. Тем более что мне пора звать Ройбирда и отправляться на работу.

Под звон тарелок Коннор снял с крючка куртку и кепку.

– А Миру я действительно люблю, – снова сказал он, уж больно ему ласкали слух эти слова. – Люблю безраздельно!

– Ох, Коннор, глупый ты, глупый. Ты ее всегда любил!

Он вышел на дождь. Что ж… сестрица его права. Он всегда любил Миру.

Работа на навозной куче была в духе ее скверного настроения: раздражения и желания поубивать всех и каждого.

Мерзкий день для мерзкой работы, подумала Мира, переобуваясь в самые старые свои рабочие сапоги и надевая толстую рабочую куртку. И действительно: чувствовала она себя хуже не бывает. А поскольку она не могла отрицать, что сама затеяла ссору с Бойлом – после того как отругала Мика, огрызнулась на Айону и все утро проходила мрачнее тучи, – то и Бойла нечего винить, что поставил ее возить дерьмо.

И она покорно возила.

Ее группу Бойл перепоручил Айоне – крепкие ребята из центральной части Англии, которых никаким дождем не испугаешь. У Мика был урок в манеже, тут дождь тоже не помеха. Не мешал он и Пэтти, которая чистила упряжь, и Бойлу, засевшему у себя в кабинете.

Так что месить грязь под струями дождя досталось ей, вместе с таким прелестным делом, как переворачивать компостную кучу.

Мира повязала на шею шарф, низко надвинула кепку и вышла, толкая перед собой тачку с лопатой и длинным железным шестом. Она шла далеко за конюшни к тому месту, которое носило не слишком любовное название Дерьмовая гора.