Родовое проклятие
Шрифт:
– Для отца время у меня найдется всегда.
– Милая моя девочка… – Он взял ее за руку, продел себе в сгиб локтя. – Моя прелестная цыганская принцесса!
– Какая у тебя рука холодная!
– Вот ты и согреешь. – Он зашагал рядом с ней по каменистым тропинкам, мимо кустов роз, кремовых чашечек калл и ярко-синих лобелий, а игра солнечных лучей напоминала переливающуюся внутреннюю поверхность жемчужной раковины.
– Я просто пришел тебя повидать, – начал он своим доверительным голосом и хитро подмигнул, как делал
Мира повернулась в ту сторону, к трехэтажному кирпичному особняку, выкрашенному в белый цвет – так захотела мама. Большую террасу окружали цветники, переходящие в гладкий зеленый газон, где мама любила устраивать чаепития, когда выдавались погожие летние деньки.
Только маленькие сэндвичи и пирожные с глазурью.
А вон там – ее комната, подумала Мира, подняв голову. Да, вон она, со стеклянными дверями и небольшим балкончиком. Балкон Джульетты, вот как он его называл.
Значит, она была его принцессой.
– А почему все в доме? Такой чудесный день! Давайте устроим пикник! Миссис Хэнниган могла бы что-нибудь испечь, мы бы поели сыру с хлебом, пирожных с джемом…
Она хотела повернуться, побежать к дому, позвать всех в сад, но он увлек ее в другую сторону.
– Сегодня неподходящий день для пикника.
На мгновение ей почудилось, что она слышит стук дождя, а когда взглянула вверх, увидела, что на солнце нашла какая-то тень.
– Что это такое? Что это, пап?
– Ровным счетом ничего. Ну вот, пришли. – Он сорвал с куста розу и протянул ей. Мира понюхала и улыбнулась прикосновению к щеке мягких белых лепестков.
– Если не пикник, то, может быть, хоть чаю с тортом попьем? Устроим праздник, раз ты дома?
Он медленно и печально покачал головой.
– Боюсь, праздника не получится.
– Почему?
– Никто не хочет тебя видеть, Мира. Все знают, что это твоя вина.
– Моя вина? В чем? Что я сделала?
– Ты знаешься с ведьмами. Плетешь с ними заговоры.
Он повернулся к ней и крепко схватил за плечи. Теперь тень прошла по его лицу, и сердце у нее сжалось от страха.
– Знаюсь с ведьмами? Плету заговоры?
– Ты строишь планы, якшаешься с дьявольским отродьем. Ты даже спишь с одним из них, как шлюха!
– Но… – У Миры закружилась голова, мысли затуманились. – Нет, нет! Ты не понимаешь!
– Да уж понимаю получше твоего, Мира. Они прокляты, и ты будешь проклята с ними вместе.
– Нет! – Она умоляюще прижала ладони к его груди. К холодной, ледяной груди. Такими же холодными были его руки. – Ты не можешь так говорить. Ты не можешь так думать!
– Могу и говорю. И думаю. А почему, ты считаешь, я ушел? Все из-за тебя, Мира. Я ушел – от тебя. От эгоистичной порочной шлюхи, жаждущей власти, которой ей никогда не получить.
– Я не такая! – Потрясенная, она отшатнулась, словно от физического
– Ты меня опозорила так, что я видеть тебя не могу!
Мира разразилась рыданиями, потом ахнула, видя, как белая роза в ее руке начала кровоточить.
– Это все твоя порочность, – сказал он, когда она бросила розу на землю. – Она разрушительно действует на всех, кто тебя любит. Все, кто тебя любит, истекут кровью и увянут. Или сбегут, как я. Я бросил тебя, до того мне было стыдно и тошно. Слышишь, мать рыдает? – воскликнул он. – Она льет слезы оттого, что ее дочь предпочла дьявольское отродье родным братьям и сестрам. Это ты виновата!
По щекам Миры струились слезы – слезы стыда, раскаяния и горя. Опустив голову, она увидела, что из розы натекло столько крови, что цветок утонул в этой луже.
В луже крови пополам с дождем, который хлестал и хлестал.
Дождь.
Ее качнуло, до слуха донеслось пение птицы в тутовнике и веселое журчание фонтана.
– Пап…
Воздух прорезал ястребиный крик.
Коннор, мелькнуло у нее в голове. Коннор.
– Нет! Я не виновата!
Насквозь промокшая, она очнулась от своего видения и взмахнула лопатой. Удар стал для него неожиданностью, но все же он успел отскочить, так что лопата просвистела возле самого его лица.
Которое уже не было лицом ее отца.
– Проваливай к черту! – Она ударила снова, но земля словно вздыбилась у нее под ногами. И в этот момент что-то вонзилось ей в сердце.
Она вскрикнула, а Кэвон обнажил зубы в злорадной усмешке. И растворился в тумане.
Мира сделала один неуверенный шаг, за ним второй. Земля продолжала вздыматься, а небо над ее головой кружилось и падало.
Издалека, сквозь дождь и туман, Мира услышала голос, звавший ее.
Один шажок, приказала она себе, потом еще.
Она услышала ястреба, увидела коня, серую тень, метнувшуюся в гущу тумана, и кинувшуюся следом собаку.
Увидела Бойла, бегущего к ней с такой скоростью, словно на него сзади наседали бешеные псы.
Все вокруг вертелось и опрокидывалось, и вдруг она с изумлением увидела, как с Аластара спрыгивает Коннор.
Он что-то прокричал, но в голове у Миры стоял такой гул, что она расслышала лишь сдавленный звук.
Тени, подумала она. Мир теней.
Они обступили ее и поглотили.
Она попробовала выплыть из них, но захлебнулась и утонула в этих тенях. И услышала смех отца – жестокий, очень жестокий. И слова Кэвона…
«Это ты виновата, эгоистичная, бессердечная девчонка! У тебя ничего нет. Ты сама – ничто. И чувств у тебя никаких нет».
«Я дам тебе власть, – обещал Кэвон, и голос его ласкал слух. – Это то, чего тебе по-настоящему хочется. Чего ты жаждешь и к чему стремишься. Принеси мне его кровь, и я дам тебе власть. Возьми его жизнь, и я дам тебе бессмертие».