Родовое проклятие
Шрифт:
– Но ведь больно же! – сказал Коннор.
– Всегда бывает больно. – Фин бодрился, но, когда Брэнна нажала чуть сильнее, со свистом втянул воздух. – Господи, женщина, от твоего лечения больнее, чем от раны.
– Я должна вытянуть яд – независимо от того, ослаблен он или нет.
– Фин, на меня смотри! – приказал Коннор.
– Спасибо, боль я уж как-нибудь перетерплю.
Коннор молча взял Фина за подбородок и повернул к себе.
Забирает от него боль, догадалась Мира. Берет ее себе, чтобы ускорить выздоровление. Выходит, Брэнне это не под силу.
Бойл достал
– Кажется, получилось.
– Пошумели чуть больше, чем хотели. – Как и Фин, Коннор прислонился спиной к шкафу, только напротив. Теперь и его лицо блестело от пота – от приложенного усилия, от боли. – Но мы задали ему приличную трепку, а сами целы и невредимы.
– Он будет думать, что мы струсили, – сказала Брэнна. – Решит, что мы друг с другом перегрызлись, а теперь и вовсе зализываем раны и не знаем, стоит ли вообще предпринимать следующую попытку.
– И когда через два дня мы на него нападем, то спалим дотла прежде, чем до него дойдет, что его надурили. Чудесный спектакль, раз – и готово. – Коннор поднял стакан. – Блестящая идея, Мира, любовь моя. Есть все шансы повернуть ход событий раз и навсегда. Недаром я тебя люблю.
Он выпил, все последовали его примеру, но Мира в задумчивости держала стакан.
– Виски не хочется? – спросил он.
– Жду, пока сердце дрогнет. Для меня это своего рода шок. Почему бы тебе не повторить? Возможно, тогда до меня дойдет.
Коннор отставил стакан и на коленях приблизился туда, где она сидела на полу.
– Мира, я тебя люблю и всегда буду любить.
Она осушила свой виски и встала рядом с ним на колени.
– Нет, не дрогнуло. Но если подумать… каким слабым и глупым должно быть сердце, чтобы дрогнуть от любви? Вот твое, к примеру, дрогнуло бы? – Она прижала руку к груди. – Давай проверим. Коннор, я тебя люблю и всегда буду любить.
– На секунду остановилось. – Он накрыл ее руку своей и поднес к груди. – Но страха нет. И сомнений тоже. Чувствуешь? Оно танцует от радости.
Мира рассмеялась.
– Коннор О’Дуайер по прозванию Танцующее Сердце. Ты мне подходишь.
Она обхватила его руками и поцеловала.
– Может быть, нам тогда лучше удалиться? – предложил Бойл. – Оставить вас тут вдвоем, в кухне на полу?
– Я дам знать, – пробурчал Коннор и продолжил целоваться.
Он встал, помог подняться Мире, взял ее на руки и легонько подбросил. Она счастливо засмеялась.
– Но если подумать… мы лучше сами удалимся.
Под дружный хохот он унес ее из комнаты.
– Это то, о чем ты всегда мечтала, – сказал Фин Брэнне.
– Всегда знала, что это возможно, чувствовала, что это должно произойти… И – да, я действительно об этом мечтала. – Она вздохнула. – Поставлю чайник.
Позже, лежа в постели в обнимку с Мирой в тишине уснувшего дома, Коннор спросил:
– Это бой на тебя так подействовал? Вопрос жизни и смерти придал твоему сердцу твердости?
– Ты забрал себе его боль.
– Не понял: чью боль?
– Там, в кухне. Фин сопротивлялся, но ты не мог допустить, чтобы он страдал, и поэтому взял
Она положила руку ему на щеку.
– Я любила тебя столько, сколько себя помню, но я не позволяла себе этой любви, не позволяла иметь этот дар, о котором ты говорил, не позволяла его давать. Это все от страха. А сегодня, когда я за тобой наблюдала – сначала в пылу сражения, потом в ярком свете кухонной люстры, я подумала: как можно бояться того, что я люблю? Зачем я упорно убеждаю себя, что могу превратиться в подобие своего отца? Разве можно допустить, чтобы его поступок определил всю мою жизнь? Я в долгу перед Кэвоном.
– Кэвоном?
– Он думал, что если вызовет мне видение моего отца, то этим меня оскорбит, унизит и потрясет. И это ему удалось, но только из-за меня самой. А когда я ясно увидела свои комплексы, мне начала открываться правда. Отец ушел не от меня, или от моей матери, или от остальных. Он ушел от собственного позора, от своих ошибок и неудач, потому что не мог больше стоять и смотреть на них в зеркало.
– Но ты же всегда стоишь и смотришь.
– Я пытаюсь, но дело в том, что я все время смотрела не под тем углом. Я не давала себе сделать правильные выводы. Это моя мама осталась после его ухода опозоренной, это она, со свойственной ей нерешительностью, продолжала жить со всеми его ошибками и неудачами. И она защищала меня и моих братьев с сестрами – даже тогда, когда мы уже выросли. Теперь она счастлива, свободна от прошлого, пусть она этого, возможно, и не осознает. И я тоже от него свободна. Так что перед Кэвоном я в долгу. Но это не остановит меня, когда придет время отправить его в ад.
– Тогда я тоже перед ним в долгу. И мы отправим его в ад вместе.
В последующие два дня самым трудным для Коннора было вне дома сдерживать радость, которую он так и излучал. Приходилось заниматься делами, всячески избегая контактов с Мирой, пока они не возвращались под надежный кров.
Пару раз он уловил, как Кэвон прощупывает почву, очень легко и осторожно. Отчасти причиной этой осторожности, конечно, были его синяки и раны, ведь друзья не оставили негодяя безнаказанным.
Он явно сделался слабее, чем раньше, и считал, что их команда понесла большие потери, тогда как на самом деле она была сильна и жизнеспособна как никогда.
И все же…
– У тебя еще есть сомнения, – сказал Коннор Брэнне. До решающего удара оставалось всего несколько часов, и он приехал домой, чтобы по мере сил помочь с последними приготовлениями.
– План хорош.
– Однако?..
Она достала сонное зелье, бережно уложила флакон в фамильную серебряную коробку, рядом с бутылкой кроваво-красного отвара, который, по ее представлениям, должен был прикончить Кэвона.
– Просто предчувствие, причем не могу понять, насколько оно верно. Может, я сейчас так сомневаюсь потому, что на солнцестояние была чрезмерно самоуверенна? Или действительно я что-то упускаю из виду, не делаю того, что надо видеть и делать.