Рок И его проблемы-2
Шрифт:
— Мы понимаем… — промямлил Матвей Иванович.
— Извините, — тихо и обреченно сказал Гвидонов, — я больше не могу быть вам полезен. Пропало главное связующее звено, между нами и заказчиками преступления. Хочу напомнить, убирать исполнителей, обычно прерогатива преступников. Которые таким образом заметают следы. Вы совершили ошибку. Считаю, — это фатальная ошибка… Я больше ничего не смогу сделать для вас.
— Мы понимаем… — мертвым голосом, повторил Матвей Иванович.
— Я бы хотел получить компенсацию за свой труд. И попрощаться…
На
Как и должен был закончиться, по всем законам жанра.
Апофеозом.
Но «хвост»…
Гвидонов нагнулся к железному ящику, который был намертво приделан к дну бельевого шкафа, и на котором лежали ботинки и старые тапочки.
Ящик был с двумя амбарными замками, — так, видимостью закрытости.
Отомкнул оба и поднял крышку… Его арсенал.
Карабин «СКС». Обыкновенный армейский карабин, но только без штыка. Штык лежал рядом… Лет восемь назад в Управлении их продали сотрудникам, как охотничьи ружья, поскольку без штыков. А штыки — отдельно, как охотничьи ножи. Таким ножом и хлеба не разрежешь, только кого проткнуть… Бегущего в атаку на тебя зайца.
Выдали под это дело премию, как раз на карабин и штык к нему. Чтобы народ из Управления мог дома чувствовать себя поспокойнее. В наши неспокойные времена.
Штук пять обойм к карабину, — с тусклыми головками пуль.
Револьвер, «Вальтер», «ТТ».
Пали, — не хочу…
Карабин, конечно, хорош, — но в городе с ним особенно не разбежишься. «Вальтер»…
Позвонил он с сотового, от греха.
— Добрый день, — сказал Гвидонов. — С Павлом Фроловым я не смогу поговорить?.. Павел, добрый день.
— Кто это? — спросил подозрительно голос на том конце провода.
— Прохоров Виктор Петрович… Не рады мне?
— Да, не очень.
— Но нужно встретиться, срочно. В ваших же интересах.
— В моих? — сказали недовольно на том конце провода.
— Я зайду к вам через минут сорок. Постарайтесь никуда не отлучаться.
— Заходите, — сказали в трубке и повесили ее.
Шарф, зеленая куртка, зимняя кепка с «ушами». То, в чем хвостисты его не видели.
На четырнадцатом переход в любой из шести подъездов его дома, сделали, догадались на всякий пожарный случай… Из первого подъезда — в «Продукты». Там, через другой выход, — на улицу. Пять минут до метро.
Каждый четвертый — в зеленых куртках, каждый пятый — в похожих кепках с Черкизовского рынка, подпольные вьетнамцы нашили их еще летом на маланину свадьбу.
Скоро Новый Год — праздник праздников.
Никого — следом. Значит, не догадались, что он их вычислил. Самоуверенность ребят подвела.
Но скоро — догадаются. Будет — сложней.
Метро…
Скоро Новый Год. Потом — месяц май. Его сорок семь лет.
Сорок семь лет дороги от одной иллюзии к другой. От одного разочарования, к следующему.
Жаль расставаться с кабинетными напольными часами, их маятник так неторопливо, так верно
Но часы можно найти и в Греции.
И вернувшись поздно вечером из деревенского кабачка, где было много пива и сиртаки, сесть в глубокое кресло у мерно потрескивающего дровами камина, закрыть глаза и слушать ход других напольных часов, побольше первых, которые тоже будут так же отсчитывать мерно текущее безвозвратно время.
От одной иллюзии до другой.
Что же остается, в конце концов, у человека?.. Вечного?
Ничего…
Все заканчивается, как тоннель заканчивается новой станцией, где стоят на платформе люди, желающие попасть в поезд. Станция — иллюзия, тоннель, где темно, — освобождение от нее.
Например, дружба, — цена которой триста долларов… Цена вопроса.
Есть у ординарного рыбака и мастера по ремонту холодильных установок Михаила Павловича Гордеева закадычный приятель, тоже мастер, — Павел Витальевич Фролов.
Когда Михаилу Павловичу вдруг срочно понадобились триста долларов, тот одолжил их у него. На неделю… И Михаил Павлович честно вернул долг. В — срок.
Но когда к Павлу Витальевичу пришел Гвидонов и предложил за номер телефона его приятеля тоже триста долларов, тот покочевряжился лишь для приличия, — даже угрожать мастеру не пришлось. Стоило тому увидеть три зеленых бумажки, как, так знакомо, заблестели предощущением выгодной сделки его глаза.
Так дешево.
Его, Гвидонова, тоже продавали в разные времена, и за разные суммы. За большие и маленькие. Что здесь удивительного.
Но что остается в результате, — детишки?.. Которые, судя по наблюдениям и собственному давнему опыту, вырастают — и стартуют с родителей, как со стартовой площадки, обжигая их нестерпимо жаром своих разгонных дюз.
Оставляя после себя лишь пепел очередной надежды на вечное…
Лишь бренный металл, и ход часов. Больше ничего.
Так что — только Греция, Греция, Греция… И высокий забор.
На подвальной лестнице Гвидонов разминулся с двумя парнями. Они поднимались, и посторонились, пропуская его.
Гвидонов мельком взглянул на них, — испарина выступила на спине… Опоздал.
Ребята были битые, не спешили, — вот, даже уступили дорогу постороннему человеку. Сделали дело, — теперь смело куда-то гуляют. Докладывать более высокому начальству.
Времени совсем в обрез, но оно еще есть, — время. Правда, счет теперь пошел даже не на часы, — на минуты.
Им спешить было некуда, это Гвидонову нужно было поторопиться.
Он спустился на три или четыре ступеньки вниз, оглянулся, — ребята уже почти на улице, четко выделялись на фоне новогоднего неба и монолитной стены сталинского дома. Они не оглядывались на него, полные сознания выполненного долга, — а зря. Потому что, четыре раза сухо проквакал «Вальтер», и оба парня, завалившись мешками, стали по ступенькам сползать к Гвидонову.