Рок И его проблемы-2
Шрифт:
— Понял, — кивнул Сарк.
— А девушка мне понравилась, — сказал ему вслед Чурил, — живьем сожрет, если что не по ее будет. Не подавится… Что-то здесь не так.
Георгий подвез их к дому, где жил Михаил, и тактично уехал проводить совещание.
— Мне Иван сказал, вы будете плакать. Я не выношу сентиментальных сцен… Давайте, встретимся часа через полтора, отметим воссоединение семьи, как это положено.
Но Маша не ответила. Она сверлила взглядом дверь, в которую им сейчас предстояло войти, — и не слышала ничего.
Иван
— Ничего Мишка себе дачку отгрохал, — сказал он, когда кортеж уехал, и они остались одни.
Хотя домик по столичным меркам был верхом убожества, — всего два этажа и никакой архитектурной мысли, — голые, выкрашенные желтоватой обычной красной цементные стены.
Но надо же было что-то говорить.
Полковник же молчаливо стоял, опершись на свою палку. В конце концов, выяснилось, что она ему очень идет, — придает мужественный вид, много испытавшего в жизни человека. Видно было, такого на мякине не проведешь, — вот человек, который знает, чего хочет, и знает, как этого «хочет» добиться… И все обыкновенная палка, о которую опираются старики, или раненые фронтовики.
— И где же Михаил? — спросил сам себя Иван. — Почему не выходит к нам навстречу?
Маша словно бы только и ждала этой фразы. Она решительно двинулась вперед, подошла к двери, распахнула ее, и вошла внутрь.
Там были какие-то вешалки, какой-то камин, какой-то телевизор, — и ни одного звука. Словно во всем этом двухэтажном доме не было ни единого человека.
— Эй! — сказала она охрипшим голосом.
В ответ ей была тишина.
— Странно, — сказал Иван.
— Он — спит, — сказал мудрый полковник. — Так бывает, когда человек спит.
Ближе к его профессии сказать бы: так бывает, когда человека нет, а есть покойник. Но повод был сказать именно так, как сказалось, — потому что по-другому получилось бы иное впечатление.
— Он спит? — как-бы переспросила или подумала чужими словами Маша. И решительно, словно знала расположение комнат, стала подниматься по лестнице на второй этаж.
Там она открыла одну дверь, вторую, третью…
— Так и есть, — сказала она грозно, — он — спит.
Я открыл глаза и увидел перед собой Машу. Она стояла в дверях спальни и смотрела на меня. Заметив, что я проснулся, она сказала:
— Ты мало обо мне думал.
Мы поменялись ролями, — в прошлый раз я пришел к ней… Но так хорошо, когда приходят и к тебе.
Мне стало так необыкновенно, когда я открыл глаза и увидел Машу. Я был — счастлив.
Счастье — это такое состояние, когда никакого другого счастья больше не нужно. Вполне хватит и этого.
Только хотелось, чтобы это мгновенье продолжалось вечно, — но я уже догадывался, что вечно мгновенья не длятся. На то они и мгновения.
Это все портило. Моя дурацкая прозорливость.
Все мое розовое впечатление… Когда оно пройдет,
— Привет, — сказал я. — Ты в боевом настроении… Я думал, вы давно в Лондоне.
— Вместо того, чтобы извиниться, — ужаснулась Маша. — Ты столько нам измотал нервов. Вместо того, чтобы попросить прощения у меня, у Ивана, у Владимира Ильича…
— Кто такой Владимир Ильич? — не понял я. — Ленин?
— Ленин? — повторила Маша таким тоном, как-будто я изрек невероятное какое-то политическое кощунство… И кинулась на меня с кулаками.
Она накинулась на меня, поднимая белые и острые кулачки, и опуская их на мою грудь. Они выбили из нее задорную барабанную дробь.
Я, конечно же, сопротивлялся, как мог, но у меня плохо получалось.
От Маши необыкновенно пахло, — и тревожно, и дразняще, и как-то еще, — умопомрачительно. Ближе друг к другу мы еще никогда не были. И ее смертельные удары были такими нежными.
— Когда у меня появится дама сердца, — услышал я голос Ивана и увидел, как он стоит в дверях, — я ей тоже буду разрешать время от времени меня поколачивать.
— Да закрой же ты, наконец, дверь! — крикнула ему Маша. — Некрасиво подглядывать!
— Опять я у нее виноват, — сказал Иван, подмигнул мне самым хитрым своим подмигиванием, и закрыл за собой дверь.
Так что мы остались с Машей одни.
И я увидел, силы ее подходят к концу. Она стучит об меня своими кулаками не с такой частотой, и не с таким беспримерным напором.
— Извини, — сказал я, — у меня теперь проблемы с зубами. Поэтому я не улыбнулся тебе.
Она перестала делать из меня отбивную котлету.
— Улыбнись, — приказала она.
Ну, я и улыбнулся, — что мне оставалось делать.
— Они у тебя, как переломанный забор, — сказала, мне показалось, с каким-то чуть ли не удовольствием, Маша. — Где тебя угораздило?
— Подрался как-то.
— Из-за меня? — здесь в ее тоне я уловил неподдельный интерес.
— Наверное, из-за денег, — осторожно сказал я.
— Прекрасно, — сказала она и попросила. — Ну-ка, улыбнись еще.
Я улыбнулся еще.
— Замечательно, — сказала она, рассматривая меня. — Тебе идет… Когда ты улыбаешься, от тебя воротит. Никто теперь на тебя не посмотрит.
— Да, это замечательно, — осторожно согласился я. — Только немного непонятно, почему?
— Иван сказал, у тебя есть любовница… Он сказал, раз мы с тобой ни разу не целовались, то у тебя обязательно должна быть любовница.
— А почему мы с тобой ни разу не целовались?
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Значит, ты решила отгородить меня от окружающего мира моими же зубами?
— Пока у тебя не вырастут новые. А это когда еще будет. Месяца на два, — точно. Потом я что-нибудь придумаю еще. Как этот твой окружающий мир свести к нулю.