Рок-звезда

Истон Биби

– Налетай, – указал он мне на выбор разнообразных тако, стоящих перед нами.

– Мне хватит, – я подняла руки, в одной – сигарета, в другой – пиво. – Вот мой ужин.

Ганс перестал есть и, снова посерьезнев, уставился на меня. Его лицо напомнило мне, что он все еще может оказаться серийным убийцей.

– Ты что, не будешь есть?

– Да я еще с обеда сыта. Бургер был просто огромным! Но спасибо. Кстати, ты не хочешь потом пройти мимо универа Джорджии по пути в Табернакль? Я еще не очень ориентируюсь в кампусе, но мне все равно не хочется заказывать одну из их дурацких экскурсий.

Улыбнувшись, Ганс снова откусил тако.

– Конечно, –

пробормотал он с набитым ртом, нисколько не возражая против смены темы. – Я тоже хочу посмотреть. Может, я смогу потом заскакивать за тобой и ходить сюда обедать. Эти тако просто потрясные.

– Ага, – я отхлебнула пива, чтобы скрыть улыбку, грозившую разорвать мое лицо. – Может быть, – я затянулась сигаретой. – Было бы неплохо, – я выдохнула.

«Господи боже, черт побери, – вопила я про себя. – Ганс хочет еще встречаться со мной!»

6

Ганс заплатил, даже не глядя на счет, а просто отдав Марии свою кредитку. Для голодающего артиста он явно не страдал от нехватки денег. Мне захотелось спросить, нет ли у него другой работы, кроме работы бас-гитариста в никому не известной группе, но мне было неловко вдаваться в подробности его финансов, потому что мы и сутки не были знакомы.

Мы снова проехали на эскалаторе сквозь время, за несколько минут поднявшись из темной романтической Атланты 1920-х в обжигающе жаркую, адски шумную Атланту 1990-х. Контраст был ошеломительным. Нам не только пришлось кричать друг другу, чтобы хоть что-то расслышать сквозь какофонию сирен и автомобильных гудков, но на нашем коротком пути – всего пять кварталов – до Университета Джорджии к нам пристало как минимум пять уличных попрошаек.

Папа всегда учил меня не давать денег бездомным. Он говорил, что они потратят их на наркоту и спиртное. Но, очевидно, Гансу никто этого не говорил, потому что, пока мы дошли до универа, он успел раздать всю свою мелочь и половину сигарет.

Кампус Университета Джорджии представляет из себя не столько кампус, сколько просто набор старых, не сочетающихся между собой зданий в южном конце Персиковой улицы. Мы с Гансом пошатались там и сям, пытаясь зайти в запертые здания и забираясь по лестницам, чтобы посмотреть, куда они ведут. В нормальном состоянии я, может, была бы немного поражена размерами своего нового учебного заведения, но во мне было две дозы пива, так что меня ничто не могло ошеломить.

Единственным общественным местом, которое нам удалось обнаружить, была большая бетонная площадка примерно двумя этажами выше уровня улицы. Мне там понравилось. Мы с Гансом были там совершенно одни и при этом в самом центре всего. На площадь выходили фасад библиотеки, нескольких зданий, названных в честь каких-то злобных древних людей, и Факультет Наук и Искусств.

Пихнув Ганса под ребра – еще один предлог прикоснуться к нему, – я указала на здание напротив.

– Смотри, если ты все равно придешь сюда, чтобы пообедать со мной, можешь заодно и записаться. И тогда мы смогли бы даже учиться в одном здании.

Ганс прищурился на вывеску Наук и Искусств, которая как раз освещалась косыми лучами заходящего солнца.

– Мы бы могли даже ездить вместе! – чирикала я. – Погоди, а где ты живешь?

Ганс отвернулся от вывески и поглядел на меня, ладонью заслоняя глаза от солнца.

– На озере Ланье.

– На озере Ланье? Типа, на озере Ланье?

Ганс рассмеялся, отворачиваясь

от солнечных лучей. Мы продолжали шагать.

– Ну да.

– Во-первых, черт возьми, там такие красивые дома, – сказала я. – А во-вторых, это минут сорок пять отсюда на север.

– По пробкам – час, – уточнил Ганс.

– И ты собирался тащиться оттуда сюда, просто чтобы пообедать со мной?

Пожав плечами, Ганс засунул руки в карманы.

– Ну да. А что?

Я скорчила ему рожицу. Мое сердце трепетало, как крылышки птички-колибри.

– Но ты ненавидишь водить.

Ганс посмотрел на меня с улыбкой. На его небритых щеках появились ямочки. Угольно-черные ресницы окаймляли джинсового цвета глаза.

– Ну да, но там такие вкусные тако.

В его голосе, в его выражении было нечто, что говорило мне – кое-что нравится ему больше, чем тако. Мои коленки начали подгибаться, и мне пришлось скрестить руки на груди, чтобы тут же не схватить его в объятия и не отпускать никогда. Я раскрыла рот, чтобы что-то сказать – наверняка очередную глупость, типа: «Знаешь, что! Скажи своей подружке, чтобы пошла на фиг, давай снимем вместе квартиру, пойдем в университет, будем вместе всегда, поженимся, и я нарожаю тебе высоких черноволосых детишек!» – как вдруг прямо нам в лицо засияли мигалками и завыли сиренами пожарная машина и скорая помощь. В центре города это было обычное дело, но они не могли выбрать момента лучше.

Я воспользовалась предлогом, чтобы сменить тему разговора. С Гансом это было легче легкого.

– Ну, сколько у нас еще осталось до начала концерта?

7

Если бы не освещенный навес и не окружавшая здание очередь подростков с пирсингом во всех местах и лиловыми волосами, можно было бы подумать, что Табернакль – просто еще одна большая старая Южно-Баптистская церковь. Раньше так и было. Теперь же в ней оказалось столько пьянства, курева, танцев и болтовни, что ее основатели, должно быть, так и крутились в своих гробах.

– Черт! – сказала я, прочитав имя над навесом. – Твой друг играет на разогреве у «Love Like Winter»? Я только что купила их новый альбом! Они просто потрясные!

– Правда? Я слушал его, наверно, раз восемьдесят и всякий раз слышал что-то новое. Они, блин, гениальные. И страшно милые. Мы пытались попасть к ним на разогрев пару недель назад, но они хотели что-то более нетрадиционное. Я пытаюсь вести нас в этом направлении, но Трипу надо что-то более индустриальное, если это вообще возможно.

– А кто это – Трип? – спросила я, сворачивая влево, чтобы встать в конец очереди.

– Наш солист, – ответил Ганс, хватая меня за руку и таща направо, к началу очереди.

Заверещав и споткнувшись, я выровняла шаг, думая только о том, что Ганс держит меня за руку.

«Он держит меня за руку».

«Он держит меня за руку».

«Он все еще держит меня за руку!»

Мои легкие сжались, а все передачи в мозгу заклинило оттого, что я не могла понять, что мне делать. Я знала, что должна вырвать руку. Но я не могла ее вырвать. Я хотела сплестись с Гансом пальцами и погладить его большой палец своим – ну, конечно, если мой окажется сверху, – но этого я тоже не могла сделать. Вместо всего этого моя рука, как снулая рыба, оставалась в руке Ганса, а мои ноги, как вялые макаронины, плелись за ним ко входу.