Рокки, последний берег
Шрифт:
Набив сумку битком, Жанна отправилась в кладовые. Вылила два десятка бутылок химических средств под холодильники, занимавшие четыреста квадратных метров подвала.
Вскоре подвал наполнился мощным запахом растворителя.
Она поднялась в гостиную.
Вылила гель для розжига на все диваны, тахты и кресла. Разлила его вдоль стен, по полу из беленого дерева, намочила льняные занавески и шерстяные ковры. Разлила и в кухне — на плиточный пол, на кухонный стол, на все шкафчики. Потом на лестницах, потом во всех комнатах, щедро поливая кровати, ванные, гардеробы.
Она не забыла ни одного уголка. Ни одного помещения. Ни
Вела ее не столько память, сколько ненависть к этому проклятому месту.
Наконец Жанна пересекла патио и вошла в западное крыло. Все здесь было как в ее воспоминаниях, квартирка Иды и Марко совсем не изменилась. В кухне скопилась пыль. Кровать в спальне так и не была застелена. Пятно крови на полу, ставшее черным, никто не смыл.
Она так и не узнала, что произошло, но о чем-то догадывалась. Как могли ее родители жить рядом с этими воспоминаниями? Они сошли с ума. И свели с ума ее. Они во всем виноваты.
Жанна вылила остатки горючей жидкости.
Вернулась к дому и достала из кармана спички.
Давно она не чувствовала себя так хорошо.
Она чувствовала себя как в своих мечтах, когда ее снимали в серии «Городского колледжа Сакраменто» с Кайлом, Шоном и Джейсоном.
Ей послышался голос, сказавший: «Мотор!» Она стала героиней своей собственной жизни, и за ее необычайной историей завороженно следили зрители всего мира.
Голос сказал: «Съемка!»
Она бросила спичку на пропитанный горючей жидкостью пол.
Огонь занялся сразу.
Часть четвертая
Все
Дом горел двое суток.
Ослепительное пекло вспарывало ночь и пожирало день.
Пошел дождь, но он ничего не изменил. Огонь так бушевал, а жар был так силен, что вода испарялась, не достигнув его.
Языки пламени вздымались так высоко в небо, что улетели все птицы. Они держались на расстоянии, сидели на воде, покачиваясь, словно маленькие белые лодочки, и терпеливо ждали, когда смогут вернуться в свои гнезда.
В первый день от густого черного дыма на острове стало почти невозможно дышать, потом, к счастью, ветер переменился, и токсичные испарения сдуло в открытое море.
Увидев пламя, прибежал Фред. Из-за жара он не смог подойти близко. Он долго кричал. Крик ярости Решался со слезами ребенка, забытого на скамейке.
А потом он успокоился. Сначала просто устал, затем смирился. Ошеломленный, пришибленный происходящим, он сидел на траве, уставившись на к°Шмарное зрелище пожара.
К нему подошла Элен. Сначала она была не в состоянии понять, что происходит. Подумала, что от неумеренного приема лекарств начались галлюцинации. Потом, по мере того как ее организм выводил попавшие в него действующие вещества, она тоже стала кричать и плакать, придя на смену Фреду, который уже замолчал.
А к концу второго дня, когда не было больше ни пламени, ни искр и остался только ядовитый запах сгоревшего пластика, лака, смол и синтетики, никто больше не плакал и не кричал.
Александр и Жанна смотрели на пожар рядом с родителями. Жанна, умиротворенная своим жестом, была спокойна. Она чувствовала, что отомстила за то, что с ней сделали, и эта месть словно смыла с нее все эмоции. Жанна больше не испытывала ни гнева, ни отчаяния.
Александр жалел, что сгорели первые страницы последнего романа, но он утешился мыслью, что сможет все начать заново. Времени у него предостаточно.
Никто не ругал Жанну. Какой в этом смысл? Острову и так сполна выпало обид и ненависти. Их ни для кого больше не осталось.
Теперь вся энергия нужна была для того, чтобы выжить.
А выживание требовало организации.
Когда остыла зола, они смогли подойти к руинам. Несущая конструкция выгорела, стены растрескались от жара и рухнули, кое-где сохранились фраг менты фундамента, они были шаткие и торчали, как бесполезные тотемы, менгиры сгинувшей религии. Вместо всего остального возвышалась лишь огромная куча тошнотворного пепла, рыться в котором оказалось опасно. Вакуумная банка с краской взорвалась в нескольких метрах от Фреда, Элен порезалась о металлический брус стеклянной двери. Обследовать пепелище начали с удвоенной осторожностью.
Все или почти все было уничтожено. Уцелело около тысячи банок консервов, остальные или деформировались, или полопались от жара. Разумеется, все замороженные продукты погибли безвозвратно. Осталось два десятка бутылок вина, если только под воздействием высоких температур оно не утратило свой вкус и аромат. Не слишком пострадала одежда, не вся, конечно, но часть, она была в плохом состоянии, но носить можно.
Они действовали методично. Все, что можно было использовать, собрали и поместили под импровизированные навесы из остатков душевых занавесок, обрывков пластиковых мешков, кусков непромокаемых курток, которые Александр скрепил металлической проволокой — в развалинах кухни нашелся целый моток. В кучах пепла обнаружили несколько пар обуви (в том числе лодочки на шпильках от Hermes тридцать восьмого размера), две спортивные куртки Фреда, разрозненные тренировочные костюмы, немного мужского и женского белья. Уцелели кое-какие инструменты (лопата, молоток) и двое часов: Rolex Submariner и Omega Speedmaster (Фред восхитился мастерством швейцарских часовщиков).
Ветряк пострадал от огня, и его генератор был в нерабочем состоянии. Но все равно от электропроводки ничего не осталось. Гидроустановка продолжала работать вхолостую, она будет упорно и отныне бессмысленно крутиться на силе подводных течений, пока накапливающиеся микроповреждения и отсутствие ремонта не погубят ее окончательно.
Первая ночь после пожара была ужасна. Вся семья спала под открытым небом. После заката солнца температура не превышала десяти градусов. Они укрылись как могли и жались друг к другу: родители по краям, дети в середине, чтобы сохранить хоть немного тепла.
Они поняли, что у них две первоочередные задачи: построить убежище и раздобыть пищу.
Понадобилось несколько дней поисков в развалинах, чтобы найти, из чего худо-бедно соорудить жилище: железная арматура, брезент, доски, дверцы от душевых кабин, сиденья от унитазов… Все пошло в ход. Они решили, что лучше всего строиться в низине, у подножия холма. Место было сухое и защищенное от ветра — это стратегические преимущества, когда приходится начинать с нуля. Работа заняла еще несколько дней, и в результате получилось то, что они назвали хижиной.