Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Что будем делать?
– спросил командующийфронтом.
– Докладывать в Ставку - только терять время. Промедление может обойтись нам очень дорого.
– Ты командуешь фронтом, тебе и решать.
«Верить этим сведениям или не верить?
– лихорадочно думал Рокоссовский.
– А что, если эта информация является ложной? В этом случае половина боеприпасов артиллерии фронта будет израсходована впустую. Это неоправданный риск. У нас каждый снаряд на учете».
В течение нескольких секунд в памяти генерала прокрути-, лись данные разведки с других участков, и он принял окончательное решение. Он глянул на молчавшего Жукова и спокойно
– Я отдаю приказ на открытие огня.
– Это твое право.
Необычная неуверенность в голосе Жукова не поколебала решения Рокоссовского. Он повернулся к начальнику артиллерии фронта.
– Василий Иванович, начинай.
Ровно в 2 часа 20 минут 5 июля артиллерия 13-й и 48-й армий открыла ураганный огонь по войскам немцев, которые изготовились к атаке. Канонада гремела в течение 30 минут, затем наступила зловещая тишина, которая должна была внести ясность: правильное решение принял командующий фронтом или же он просчитался. Прошел час. Все думали - если бы гитлеровцы пошли в атаку, было бы легче. Эта тишина угнетала всех - и штабы, и тех, кто сидел в окопах на передовой. Особенно она давила на психику командующего фронтом. Он курил одну папиросу за другой и, не отходя от телефона, ждал сообщения от командующих армиями. Он попал в странную ситуацию, которая редко встречается на войне, — командующий фронтом с нетерпением ждал, чтобы противник атаковал его войска.
И вот в 4 часа 30 минут сотни вражеских бомбардировщиков выплыли с немецкой стороны. Когда они освободились от смертоносного груза, артиллерия фашистов больше часа обрабатывала передний край Центрального фронта.
В шесть утра гитлеровские танки и пехота пошли в наступление. Члены Военного Совета, начальники родов войск, не спавшие всю ночь, ждали распоряжения командующего фронтом.
Рокоссовский посмотрел на их уставшие лица и спросил:
– Вы уверены в надежности нашей обороны?
– Да, уверены, - ответил за всех Малинин.
– Я тоже считаю, что войска фронта не подведут, - твердо заявил Рокоссовский.
– Сейчас самое главное - не мешать тем, кто занят боем. Через некоторое время командармы разберутся, что у них там произошло, и нам доложат. Я всем советую часика два отдохнуть. Вы как хотите, а я иду спать.
Трудно сказать, спал ли Рокоссовский в эти тревожные утренние часы и сколько сил и энергии стоило ему это Спокойствие, но он был уверен в одном - все, что предстояло сделать перед атакой фашистов, было выполнено. Он надеялся на командиров соединений как на самого себя. И в этом он тоже не ошибся.
Главный удар немцев обрушился именно на тот участок, где и предполагал командующий фронтом. Противник в течение трех суток, обжегшись на одном направлении, наносил удар на втором, на третьем, но все в той же полосе, которую предвидел Рокоссовский. Кое-где противнику удалось потеснить войска на 8 -10 километров, но прорвать полосу обороны он был не в силах.
Командующий фронтом смело и решительно маневрировал имевшимися в его распоряжении силами, без колебаний снимал войска с менее опасных участков и переводил их туда, где было опаснее всего. По приказу Рокоссовского Черняховский отдал дивизию, которая находилась у него в резерве. Пришлось расстаться с несколькими соединениями и прижимистому Батову.
Все эти трудные и напряженные дни командующий фронтом с самого начала до конца курского сражения неотлучно находился на КП и руководил сражением.
Бои на северном фланге Курской дуги продолжались 9 - 11
Теперь перед Центральным фронтом стояла новая задача: через три дня начать наступление против орловской группировки противника. Впоследствии Рокоссовский оценил это наступление так: «...Снова была проявлена излишняя поспешность, которая, по-моему, не вызывалась сложившейся обстановкой. В результате войска на решающих направлениях выступали без достаточной подготовки. Стремительного броска не получилось. Операция приняла затяжной характер. Вместо окружения и разгрома противника мы, по существу, выталкивали его с Орловского выступа. А ведь, возможно, все сложилось бы иначе, если бы мы начали операцию несколько позже, сконцентрировав силы на направлении двух мощных, сходящихся у Брянска ударов**.
Но, как бы то ни было, приказ надо выполнять. Используя небольшую передышку, Рокоссовский решил посетить места, где упорнее всего шли бои. Рано утром он выехал на передовую, на стык 13-й и 70-й армий.
Было уже светло, когда машина по узкой полевой дороге огибала озеро, над которым висел туман, окрашенный в светло-розовый цвет. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь плотную дымку, делали озеро похожим на чашу, заполненную оранжевой водой.
«Разбить бы здесь палатку да порыбачить, - подумал Рокоссовский.
– Эх, мечты, мечты». Теперь ему казалось, что больше всего на свете ему хочется побыть в уединенном месте, где вокруг была бы только тишина - ни воющего звука бомб и снарядов, ни свиста пуль, ни тревожных, изнуряющих душу мыслей о предстоящих боях.
Машина выскочила на большак и, проехав около пяти километров, вновь повернула на полевую дорогу. По мере приближения к линии фронта порывы ветра приносили запахи пороха, горелой резины, обожженной земли и трупного смрада.
Одичавшие поля и безлюдье томили душу. Машина прошла по участку поля, которое, видимо, переходило из рук в руки не один раз. Земля вокруг была изрыта и перепахана, а на ней валялись остовы танков, машин, оружие, каски. И на все это мрачно смотрело солнце.
Машина остановилась на окутанном дымкой рубеже, где находился наблюдательный пункт дивизии. Рокоссовского встретили командармы Пухов и Галанин и командир дивизии. У генерала Аревадзе была перевязана левая рука: она висела на широкой полосе бинта, переброшенной через шею.
– Михаил Егорович, что случилось?
– спросил Рокоссовский.
– Немножко царапнуло осколком, - ответил генерал.
—Ничего себе немножко, - добавил Галанин, - глубоко задета кость. Рекомендуем лечь в госпиталь, он и слушать не хочет.
– Что вы ко мне пристали, как мухи!
– раздраженно произ
нес Аревадзе.
– Все твердят одно и то же: госпиталь, госпиталь. Я же сказал: никуда не поеду, мое место здесь, с моими пограничниками. -
– Надо слушаться врачей, - улыбнулся командующий фронтом, вспомнив свое бегство из госпиталя. Он повернулся к Пухову и спросил: - Николай Павлович, какие в армии потери?