Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
Жуков угрюмо посмотрел на командующего фронтом и беззвучно зашевелил губами. Создавалось впечатление, что, если бы не представители Ставки, он бы высказал свое мнение по поводу двух ударов, не стесняясь в выражениях.
Сталин медленно вышел из-за стола и, продолжая посасывать трубку, остановился на некотором расстоянии от генерала армии. Подняв на него глаза, сказал:
– Вы думаете, товарищ Рокоссовский, что мы, разрабатывая операцию «Багратион», не изучили обстановку, - он поднял вверх дымящуюся трубку, - а взяли все с потолка?
– Нет,
– Но в изучении противника, находясь на переднем крае, мы имеем преимущество.
– В чем это преимущество?
– Составлению нашего плана предшествовала большая работа не только на карте, но и на местности. Иногда приходилось в буквальном смысле слова ползать на животе, - усмехнулся Рокоссовский.
Спокойствие и рассудительность командующего фронтом начали раздражать начальника Генерального штаба. Василевский был уверен в своей правоте и с нетерпением ждал, когда закончится этот, как он считал, бесполезный разговор.
– У вас есть подозрение, что Генеральный штаб и ставка совершают ошибку?
– Я понимаю, что мое предложение идет вразрез с установившимися взглядами на ведение наступательного боя, - несколько смутившись, сказал Рокоссовский.
– Да, принимая несколько необычное решение, мы идем на известное распыление сил, но в болотах Полесья, товарищ Сталин, другого выхода просто нет, а вернее сказать - другого пути к успеху операции я лично не вижу.
Сталин, явно недовольный несговорчивостью Рокоссовского, подошел к нему поближе:
– Пройдите в соседнюю комнату и еще раз обдумайте свое предложение. Вы оказались тем солдатом, который идет в строю не в ногу.
В течение получаса Рокоссовский ходил из угла в угол по комнате и, обращаясь к своей богатой памяти, тщательно взвешивал варианты предстоявшего наступления. На его лице и в голубых глазах появилась еще большая решительность - он считал свой план наступления единственно правильным.
– Ну что, надумали?
– тихо спросил Сталин, откинувшись на спинку стула.
– Я считаю, что необходимо нанести два главных удара, — произнес Рокоссовский уверенно.
– Я стою на прежней точке зрения.
– Какими силами вы собираетесь это делать?
– вспылил Сталин.
– Удар на Бобруйск силами 3-й и 48-й армий, - ответил Рокоссовский.
– Кстати, местность здесь не позволяет сосредоточить больше сил.
– Другой удар я бы нанес силами 65-й и 28-й армий.
– Я считаю, как и все члены Ставки, - побледнев, произнес Сталин, - что удар надо наносить только один.
– Он поднялся, объявил перерыв и, бросив на Рокоссовского тяжелый взгляд, властно произнес:
– Я не понимаю вашего упрямства, товарищ Рокоссовский! Идите и еще раз подумайте!
Все знали, что Сталин был сложным человеком. Он не любил, когда с ним не соглашались.
Рокоссовский закрыл за собой дверь и вновь уселся на диван. Что я теперь скажу Верховному? Правильность моего решения не вызывает сомнения. Может, нанести один удар?
–
– Но при двух ударах успех несомненен и жертв меньше».
Он взглянул на часы: скоро надо идти на заседание. И все-та-ки один удар или два? Один - это ошибка. Два - это успех. А может быть, хватит упорствовать? Просто прийти и сказать, что ты не прав? Зачем лезть на рожон? В случае неудачи можно спрятаться за широкие спины представителей Ставки. И не надо будет корчить из себя большого оригинала.
Рокоссовский на миг представил себе почти тысячекилометровую линию фронта, идущую по белорусским болотам, лесам, озерам и рекам. В его подчинении сотни тысяч солдат и офицеров. Именно по его приказу они пойдут в наступление... Судьбы многих из них зависят от его решения. « Нет, нет, люди не должны расплачиваться жизнью за мои ошибки, - подумал он. — Нельзя отступать от того, в чем ты абсолютно уверен».
Рокоссовский зашел в кабинет, где уже все были в сборе.
– Так что же, будем наносить один удар или два?
– прищурился Сталин.
– Считаю, что необходимо нанести два удара, - спокойно произнес он.
Верховный закурил трубку и молча начал бесшумно ходить по кабинету, время от времени поглядывая на командующего фронтом.
«Ну и твердолобый!
– мысленно воскликнул Ворошилов.
– Не зря Я тебя уволил из армии и дал санкцию на арест. Все равно тюремная наука не пошла тебе впрок».
Жуков и Василевский ждали развязки, Которая должна была оказаться не в пользу Рокоссовского. У них даже появилось опасение, что они могут потерять незаурядного полководца.
Рокоссовский посмотрел на маршала Воронова. Тот кивком головы одобрил его действия.
– Товарищ Главнокомандующий, - не выдержал молчания генерал армии, - разрешите мне до конца высказать аргументы В пользу двух ударов.
Сталин остановился, набивая табаком трубку, и после длинной паузы произнес:
– Говорите!
Рокоссовский подошел к карте, взял указку.
– Дело в том, что, если группировке войск на направлении главного удара не оказать помощь на другое участке, противник, вполне возможно, не даст прорвать оборону.
– Почему?
– остановился Сталин и поднял глаза на генерала.
– Потому, товарищ Сталин, что у него остается реальная возможность перебросить сюда силы с не атакованных нами рубежей, - ответил Рокоссовский.
– А что дают ваши два главных удара?
– негромким голосом спросил Сталин, остановившись у стола президиума.
– Два главных удара решают все проблемы, - запальчиво сказал Рокоссовский.
– В сражение одновременно вводится основная группировка войск правого крыла нашего фронта. Гитлеровцы напрочь теряют реальную возможность маневра. Успех, достигнутый пусть даже сначала на одном из этих ударов^ ставит немецкие войска в тяжелое положение, а нашему фронту обеспечивает энергичное развитие наступления.
– Рокоссовский повернулся к Верховному, шагавшему по кабинету.
– У меня все, товарищ Главнокомандующий.