Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
Лучшие чувства генерала были оскорблены, и он придумал для адъютанта очень суровое наказание - не разговаривал с ним целый месяц и не обещал больше присутствовать после войны на его свадьбе.
– Ну, а как на это реагировал командующий фронтом? — уточнил Рокоссовский, сдерживая смех.
– Говорят, он наградил генерала медалью «За отвагу» и молча уехал.
После хорошего отдыха Рокоссовский вновь окунулся в повседневные дела Северной группы войск. Особенно много хлопот ему доставила подготовка к совместным учениям наших войск и соединений польской
События менялись одно за другим, и время летело незаметно. Рокоссовский никогда не думал, что Ада поступит в институт с первого захода. Его опасения имели под собой почву. Большие перерывы в учебе, разные школы не давали больших надежд для успешной сдачи экзаменов. Оказалось, что он не знал как следует свою дочь - Ада получила приличные оценки на экзаменах и уже учится на втором курсе института. На радость родителям французский язык дается ей легко и по остальным предметам она учится хорошо.
Юлия Петровна разрывалась теперь между мужем и дочерью -она то жила некоторое время в Легнице, то улетала в Москву. Эта челночная жизнь порядком надоела ей, и она мечтала о том, чтобы мужа скорее перевели в столицу.
К счастью, Рокоссовский сказал по секрету, что в 1949 году ее мечта сбудется.
Уже в июне 1948 года было принято решение о перемещении части войск, подчиненных маршалу Рокоссовскому, на территорию Советского Союза. Маршал потихоньку готовил к передаче в распоряжение Войска Польского казармы, военно-учебные заведения, полигоны, а также разное военное имущество и сельскохозяйственные объекты.
Рокоссовский кроме управления войсками занимался и некоторыми общественно полезными делами.
Летом 1948 года в Польше, в городе Вроцлаве, проходил Всемирный конгресс деятелей культуры в защиту мира. В Советскую группу войск приехали некоторые из участников конгресса - Александр Фадеев, Михаил Шолохов и академик Тарле*.
С академиком Тарле Рокоссовский общался несколько вечеров подряд. Чем больше говорил академик с маршалом о Наполеоне, Кутузове, особенно о причинах наших неудач в начале войны с немцами и некоторых стратегических просчетах в планировании операций, тем он пристальней смотрел на него и изумлялся его эрудиции.
– Поверьте мне, не знал я, Не знал!
– воскликнул Тарле.
– Мне нравится ваше мнение о прошедшей войне. Ей-богу, не знал! Просто ушам своим не верю. Я говорил со многими военас чальниками - все дуют в одну официальную дуду. Ваши мысля оригинальны.
– Ничего особенного в них нет, - сказал Рокоссовский.
– Свои взгляды на причины нашего поражения на первом этапе войны в июле 44-го я откровенно высказал Сталину.
– Вы - Сталину?
– удивился академик.
– Невероятная новость.
– Евгений Викторович, наш спор с ним во время войны - не редкость. И в этом ничего невероятного я не вижу.-
– Нет, голубчик, нет! Глотать все готовое, что в рот кладут, закатывать глаза и только двигать кадыком - это не по-научному. В споре, в споре, голубчик, рождается истина.
Более двух суток гостили в войсках писатели Фадеев и Шолохов. Если с Шолоховым было проще,
Фадеев почти не выходил из гостиницы, во взгляде отсутствовал интерес к окружающему миру. Мрачный, осунувшийся, он ходил из угла в угол по номеру, иногда подолгу стоял у окна.
Когда была объявлена встреча с известными писателями, пришел один Шолохов. Он сидел на сцене за столом, курил одну сигарету за одной и непринужденно вел беседу о том, как он писал «Тихий Дон», о его героях, о минувшей войне и о своей книге «Они сражались за Родину».
Вдруг появился на сцене с грозно нахмуренными бровями, болезненно-пронзительным взглядом, едва держащийся на ногах Фадеев. Он плюхнулся на стул рядом с Шолоховым и, облокотившись на стол, устремил взгляд в одну точку поверх голов солдат, офицеров и их семей.
Когда генерал, который вел встречу, предоставил слово известному писателю, первому секретарю Союза писателей СССР, Фадеев, не поднимаясь с места, неуверенным языком произнес:
– Я... Я... предлагаю тост за ге-генералиссимуса то-товарища Сталина-а!
Тут же закрылся занавес, и президиум был отрезан от слушателей. Одни из них были в недоумении, другие - добродушно улыбались, третьи - откровенно смеялись.
Рокоссовскому и его команде из политработников и штабистов пришлось много поработать, чтобы загладить этот конфуз.
По роду своей деятельности маршал был частым гостем польского правительства. По приглашению министра нацио? нальной обороны маршала Михаила Жимерского Константин Константинович посетил Варшаву в день годовщины Советской
Армии в 1949 году. Свое выступление на торжественном заседании в Польском театре, принятое бурными овациями, он произнес на польском языке.
Несколько месяцев спустя Рокоссовский был гостем на торжествах по случаю пятой годовщины Манифеста Польского Комитета национального освобождения. В своем выступлении он заявил: «Наперекор врагам, на радость народу - Варшава поднимается из развалин, становится цветущей и прекрасной столицей народной Польши. Это доказательство того, что пролитая советскими воинами и лучшими сынами польского народа кровь не была напрасной, она принесла свои плоды»*.
В этот раз Рокоссовский посетил предместье Варшавы Прагу, побывал в гостях у сестры.
На следующий день он выехал из столицы Польши в штаб группы войск. По дороге он остановил машину у перекрестка, где увидел указатель: «Город Груец - 43 километра». Он постоял, закурил, и его неудержимо потянуло в места своей юности. Он сел в машину и повернул ее в направлении указателя.
На месте дома, где он когда-то жил, — развалины, слегка присыпанные снежком. Со стороны улицы костлявые плети вьющихся роз причудливо цеплялись за полулежащий забор. Воспоминания давних лет и согревали душу, и наводили глубокую тоску. Приходили на память времена, когда он в этом городе мужал, учился, встретил свою первую любовь, здесь же стал на военную дорогу.