Роковые шпильки
Шрифт:
К счастью, помощница появилась раньше, чем я успела перепрыгнуть на следующий уровень тревоги. Она выглядела безупречно – высокая, роскошная, элегантная – и я, внушая себе, что лучше чувствовать неловкость в ее присутствии, чем в присутствии ее босса, пошла за ней в глубь холла, слушая, как ее каблуки стучат по полированным плиткам. Наверняка выстукивают азбукой Морзе: "Вот идет неудачница".
Не знаю, услышал ли это послание мистер Вилсон. Очутившись в его офисе, я совершенно забыла о его помощнице, потому что была ошеломлена им самим. Он относится к тому типу мужчин, каких изображал Кэри Грант, плюс современные преимущества в виде персонального тренера и подтяжки век. В газетно-журнальных
Он не стал садиться за письменный стол красного дерева, размером со сцену для постановки "Призрака Оперы", а сел напротив меня на стул, который его предки, вероятно, собственноручно внесли на борт "Мэйфлауэра" [77] . Свет, льющийся из расположенного позади него окна, создавал вокруг него некую ауру – а может быть, просто подчеркивал ту, что у него уже была.
– Очень приятно познакомиться, – сказал Вилсон, стряхивая пылинку с изготовленных на заказ брюк. Наверно, это была единственная пылинка в безупречно чистой комнате. – Моя дочь – ваша большая поклонница. – Потрясающе. Моя репутация меня опережает. – Признаться, мне тоже нравится ваша колонка.
77
Название корабля, на котором в 1620 г. в Америку прибыли первые английские переселенцы.
Справившись с шоком, я выдавила:
– Благодарю вас, сэр.
– Четкая точка зрения, живая манера изложения. Было бы интересно посмотреть, как это трансформируется в большую статью. Итак, Кэссиди Линч сказала мне, что вы работаете над какой-то грандиозной историей. Расскажете?
Я не могла дышать, а не то, что рассказывать истории. Ай да Кэссиди, не пожалела елея. Она заслуживает того, чтобы на обратном пути я зашла к Тиффани и что-нибудь для нее купила. Но, продираясь через слова, чтобы сформулировать ответ, я вдруг испугалась. У меня появилось чувство, что если я расскажу ее вслух, то история рассыплется и исчезнет. Но не могу же я терять такую возможность? Набрав полную грудь воздуха, я рискнула:
– Это дело об убийстве.
– Кэссиди мне так и сказала. Печально, что ваш друг погиб, но должен сознаться – люблю криминальные истории. К тому же они хорошо продаются. Продолжайте.
– Я хочу показать весь ход расследования глазами частично вовлеченного наблюдателя. Никакой эмоциональной подоплеки, просто некто, кто знает всех участников и, может быть, знает убийцу.
– Может быть? – поддразнил он. Я невольно улыбнулась в ответ.
– Я не собираюсь раскрывать все свои секреты, пока не пойму, насколько вы заинтересованы, – ответила я, сама удивившись, насколько кокетливо это прозвучало.
– Я должен знать больше, прежде чем смогу вам ответить, – отбил Вилсон. – Так о чем же на самом деле ваша история?
Вот за это я ненавижу необходимость "продавать истории". Или "обсуждать отношения". Я всегда чувствую себя так, будто пытаюсь пришпилить бабочку к выставочному стенду, пока бедная тварь еще жива и трепыхается. Так много всего можно открыть во время пути, и очень часто именно эти находки оказываются наиболее важной частью всего путешествия. Но подобные рассуждения сейчас не помогут мне добиться желаемого. В том числе самоутверждения.
К счастью, инстинкт выживания взял верх.
– Это история об обличиях, о ролях. Какие мы, когда встаем утром, какими становимся, когда приходим на работу, или встречаемся с друзьями, или с кем-то
Улыбка Гарретта растаяла – я не могла понять, хорошо это или плохо. Долгую минуту он смотрел на меня, а я изо всех сил старалась не съежиться под его взглядом, несмотря на бушующий где-то под ложечкой ядерный реактор, усиленно синтезировавший микрочастицы беспокойства. Чем дольше Вилсон в молчании разглядывал меня, тем труднее мне было не корчиться от волнения. Я становилась живым пособием к Всеобщей Единой Теории Страха.
Наконец он заговорил:
– Звучит достаточно знакомо. Большинство людей осознает, что, выходя в большой мир, мы надеваем некую личину.
Бурлящая внутри меня масса болезненно окаменела. Ничто не может уязвить пишущего человека – пишет ли он в книге, журнале или на стенке сортира – больнее, чем упрек, что его идея не нова. Любой человек, составляющий предложения из слов, должен верить, что они выражают что-то новое или хотя бы по-новому освещают уже известное. Ну, за исключением журналов для новобрачных, которые публикуют одно и то же из номера в номер, потому что вы либо покупаете их один раз, когда начинаете планировать собственную свадьбу, либо покупаете постоянно и не замечаете разницы, но в этом случае свадебная индустрия может радоваться, что посадила вас на иглу.
Слова Гарретта подтвердили мои самые мрачные опасения и подкрепили страхи и сомнения по поводу статьи, однако это вылилось в совершенно неожиданную реакцию. В то, что раньше, признаюсь, было не очень для меня характерно, но что я впервые ощутила, когда наткнулась на тело Тедди: решимость.
Сделав усилие, чтобы собраться и обрести уверенность, я пустилась в рассуждения, которые, надеюсь, могли сойти за умение преподнести материал или, еще лучше, за последовательность.
– Речь идет не просто об умении представлять себя в наилучшем свете или играть роль. Да, мы все этим грешим. До некоторой степени, именно так нас учат общаться с людьми. Корпоративный этикет и все такое. Я говорю о вещах более глубоких, более интимных, менее осознаваемых и изначально присущих человеку. У каждого из нас несколько граней. Как у драгоценного камня. Слегка поверни нас, освети по-другому – высвечивается новая грань. Это все тот же камень, но новый угол зрения позволяет изменить его восприятие, повысить оценку. Многие из нас так и живут всю жизнь, показывая окружающим только одну или две грани.
Гарретт, ничего не говоря – и не потому, что я ему не давала – слегка подался вперед в своем кресле. Это было как раз то поощрение, в котором я нуждалась.
– Тедди был очень разным со всеми, кто его знал. Разнообразные грани, некоторые из которых были известны совсем немногим. Собирая грани в один драгоценный камень, анализируя, почему он скрывал определенные качества от определенных людей, мы поймем, зачем мы делаем то же самое в своей жизни. И что мы при этом приобретаем или теряем.
Гаррет открыл рот, желая что-то сказать, но меня уже так несло, что я не могла остановиться.
– И мы представим все это в свете того факта, что Тедди стал жертвой насилия. Какая из граней это вызвала? А что насчет соответствующих граней убийцы? Какие из них видел Тедди, какие видели мы? Поняв, кем был Тедди для своего убийцы, что они видели друг в друге, мы…
– Мы напишем статью, достойную того, чтобы ее прочитали, – закончил Гарретт.
Я остановилась, опасаясь того, что будет дальше. Удалось ли мне его захватить? Вилсон задумчиво потер лоб.