Рольф в лесах
Шрифт:
Больше часа безголовое тело продолжало ползать, всё время словно устремляясь к воде. Теперь Куонеб и Рольф могли как следует рассмотреть своего врага. Поражены они были не столько его величиной, сколько весом. Хотя длина туловища не превышала четырёх футов, поднять его Рольф не смог. Царапин на теле Куонеба было много, но неглубоких. Серьёзной выглядела рана на руке, оставленная жестокими челюстями, но индеец объявил, что это пустяки. Вместе они понесли безголовое туловище в лагерь, а Скукум бежал впереди и заливисто лаял. Жуткая голова, висевшая на палке, была украшена тремя перьями и водворена на шест возле вигвама. И когда Куонеб в следующий раз запел, вот что гласила его песня:
Босикадо, мой враг, был могуч, Но14. Советник Хортон навещает Рольфа
Лето на Асамуке было в самом разгаре. Многие лесные певцы уже умолкли, каждый вечер в кроне какого-нибудь густого можжевельника весело щебетали стайки молодых дроздов в крапчатом оперении, а длинную запруду бороздили два-три выводка утят.
Рольф совсем освоился с жизнью в вигваме. Он уже умел повернуть клапан дымохода так, чтобы дым сразу вытягивался наружу, откуда бы ни дул ветер; он изучил все признаки, по каким на закате можно определить, что за перемены в погоде принесёт ночной ветер; не подходя к морю, он мог определить, когда отлив достигает своего предела и обнажились ли богатые устрицами мели. Ночью, едва прикоснувшись к натянутой леске, он мог точно определить, попалась ли на крючок черепаха или круглая рыба, а по звуку том-тома предсказать приближение грозы.
С детства приученный к труду, он внёс в их общее хозяйство немало улучшений и, главное, тщательно собирал и сжигал все отбросы и мусор, которые прежде привлекали тучи мух. Он приспособился к лесной жизни, отчасти приспособил её для себя и давно забыл, что собирался остаться у Куонеба лишь несколько дней. Он не задумывался, когда и чем кончится это вольготное существование, а понимал только, что никогда ещё ему не жилось так хорошо. Каноэ его судьбы благополучно миновало быстрины и тихо плыло теперь вниз по течению… Но устремлялось оно к водопаду. Затишье на театре военных действий означает не конец войны, а приготовления к новому наступлению. И разумеется, началось оно там, где не ждали.
Советник Хортон был уважаемым человеком в общине, чему способствовали его здравый смысл, доброе сердце, ну и, конечно, зажиточность. Ему принадлежали все леса на Асамуке, и Куонеб как бы арендовал у него право жить на земле своих же предков. Они с Рольфом иногда работали у Хортона, а потому хорошо его знали и уважали за справедливость.
На исходе июля, утром в среду, советник Хортон, грузный мужчина, не носивший ни усов, ни бороды, окликнул обитателей вигвама.
— Доброе утро вам обоим! — сказал он и без дальнейших обиняков перешёл к делу: — В общине идут споры, и советников самоуправления бранят за то, что они допускают, чтобы сын христианских родителей, внук священнослужителя покинул стадо Христово и поселился у язычника, превратившись, так сказать, в тёмного дикаря. Сам я не согласен с теми, кто без рассуждения объявляет безбожником такого хорошего парня, как Куонеб. И кому же, как не мне, знать, что он хоть и не просвещён истинной верой, всё же почитает какие-то свои небесные силы. Тем не менее советники, члены самоуправления, духовенство, вся община, а главное, миссионерское общество глубоко этим делом озабочены. Миссионеры даже прямо и очень сурово обвиняют меня в суетном небрежении, в том, что я позволяю исчадию Сатаны творить гнусные дела на моей земле и смотрю сквозь пальцы, что там, так сказать, прячется заблудшая овца. А потому, говоря не от собственного сердца, но от имени самоуправления общины, синода старейшин и Общества по распространению света истинной веры среди язычников, я объявляю тебе, Рольф Киттеринг, что ты, будучи несовершеннолетним сиротой без родных и близких, являешься подопечным общины, а посему было поставлено поручить тебя заботам достойнейшего старейшины Езекиила Пека, чей дом полон духа редкого благочестия и священных заветов. Старейшина Пек, как ни холоден и ни строг он с виду, в вопросах веры держится самых здравых взглядов и, могу даже утверждать, заслужил немалую славу тонкими замечаниями по поводу краткого Катехизиса, а также снискал общие хвалы, обнаружив двойной скрытый смысл в двадцать седьмом стихе двенадцатой главы послания к евреям апостола Павла. Иными словами, самое его присутствие уже надёжный
«Жеребёнок, в первый раз попробовавший кнута»! Рольф поник, как подстреленный оленёнок. Снова стать безответным работником — это он ещё мог стерпеть, хотя и без малейшей охоты. Но сменить новообретённую волю на рабство в благочестивом доме старика Пека, бессердечного изувера, от которого, не стерпев отцовской жестокости, сбежали его собственные дети, — нет, такого нагромождения бед он вынести не мог.
— Не пойду я к нему! — выпалил он, вызывающе глядя на широкоплечего, добродушного советника.
— Рольф, Рольф! Нехорошо! Поостерегись, чтобы торопливый язык не вверг тебя в грех. Твоя матушка ничего лучше для тебя не пожелала бы. Будь умником. И ты скоро поймёшь, что это всё для твоей же пользы. А мне ты пришёлся по нраву. И всегда найдёшь во мне друга. Так вот, тут я послушаюсь своего сердца, а не тех, кто возложил на меня это поручение, и не потребую, чтобы ты ушёл со мной немедля. Можешь даже пока ответа не давать, а всё хорошенько обдумать. Однако запомни: самое позднее утром в следующий понедельник тебя ждут в доме старейшины Пека, а если ты ослушаешься, боюсь, в следующий раз за тобой пришлют кого-нибудь построже меня. Ну, Рольф, будь умником и помни, что в новом своём доме ты, во всяком случае, будешь вести богобоязненную жизнь.
Хортон дружески кивнул им, сочувственно посмотрел на Рольфа, повернулся и, тяжело ступая, зашагал прочь.
Рольф медленно опустился на камень и растерянно уставился в огонь. Через некоторое время Куонеб встал и принялся за приготовление обеда. Обычно Рольф бросался ему помогать, а теперь он даже не повернул головы, не отвёл угрюмого взгляда от тлеющих углей. Через полчаса Куонеб поставил перед ним еду, но Рольф почти не прикоснулся к ней и скоро ушёл в лес. Позже индеец увидел, что мальчик лежит на плоском камне у запруды и бросает гальку в воду. Ничего не сказав, Куонеб отправился в Мьянос. Вернувшись, он увидел, что Рольф наколол целую поленницу дров, но оба по-прежнему хранили молчание. Выражение хмурого вызова на лице Рольфа сменилось тупым отчаянием. Оба не знали, чем заняты мысли другого.
Ужин был съеден в том же молчании; потом Куонеб закурил трубку, и они с Рольфом, не обменявшись ни единым словом, час смотрели на пляшущие язычки пламени. Над вигвамом заухала неясыть и разразилась зловещим хохотом. Скукум вскочил и ответил ей вызывающим лаем, хотя при обычных обстоятельствах и внимания не обратил бы на совиный крик.
Затем снова воцарилась тишина, и тут мальчик наконец узнал, о чём думал индеец.
— Рольф, пойдём в северные леса?
Мальчик не поверил своим ушам. Он с каждым днём всё больше убеждался, как дороги Куонебу эти места, хранившие память о его племени.
— И ты покинешь всё это? — ответил он, взмахом руки обводя скалу, индейскую тропу, равнину, где некогда стоял Петукапен, и могилы погибших.
Их взгляды встретились, и из груди индейца вырвалось короткое:
— Ак!
Один слог, как басовая нота, но сколько он поведал! О медленно зародившейся крепкой дружбе, о внутренней борьбе, продолжавшейся с утра, когда советник явился с роковой вестью, и о победе, одержанной дружбой.
Рольф понял всё это, и к горлу у него подступил комок, но сказал он только:
— Конечно. Если ты и вправду так решил.
— Ак! Я пойду, но когда-нибудь я вернусь сюда.
После долгого молчания Рольф спросил:
— А когда?
— Завтра в ночь.
15. На пути в северные леса
Утром Куонеб отправился в Мьянос с тяжёлой ношей. Никого не удивило, когда он вошёл в лавку Сайласа Пека и предложил ему пару индейских лыж, связку капканов, кое-какую посуду из липы и бересты, а также том-том, взяв в обмен чай, табак, порох и два доллара наличными. Он молча повернулся и вскоре был уже под скалой. Взяв котелок, он ушёл в лес и принёс его назад до верху полным коры серого ореха. Кору он залил водой и кипятил до тех пор, пока вода не стала тёмно-коричневой. Едва жидкость остыла, Куонеб перелил её в неглубокое блюдо и окликнул Рольфа: