Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
Сестра вышла, чтобы не мешать беседовать мужчинам, но Никита всё равно вскинул на дверь ревнивый взор. Краше всех на улице была Меланья, не один парень сох по ней и стоял под окошком, а только держал её в ежовых рукавицах строгий батюшка, со двора пускал редко, иногда поучивал вожжами, чтоб не привечала всякую голь, берёг для богатого жениха.
– Батя, - проворчал Никита умоляюще.
– Что, «батя»? Что?
– сердился Угоряй.
– Попомнишь меня! Отец всегда прав! Запомни!.. Ну что за сын у меня растёт?
– возмущался он, повернувшись к Ермолаю.
– Будто и не мой вовсе! Меньшие слова поперёк
– А ты сейчас поучи, наверстай упущенное!
– не выдержав, огрызнулся Никита.
От таких слов Угоряй налился тёмной кровью. Выпитое ударило ему в голову:
– Молчать! Приблуда! Запорю!
Он сорвался с места, ловя скрюченными, как когти, пальцами, ворот Никитиной рубахи, а другой сдирая с себя пояс. Ермолай неодобрительно покачал головой -срамили себя оба, отец и сын. Во всём послушный отцу Могута помалкивал.
Невесть, чем бы кончилось, да только в горницу, постучав, ввалился второй сын Угоряя, Юрась:
– Батя! Било гудит! Вече!
– Пошёл вон!
– рявкнул ему Угоряй.
Но Никита, спасаясь, уже кинулся к косящатому окошку, распахнул его, и в горницу ворвались далёкие мерные раскаты.
– И впрямь вече!
Гости поднялись с лавки.
– Хорошо в гостях, а коли Галич зовёт, так и идти надо, - степенно промолвил Ермолай и перекрестился на образа. Могута последовал его примеру.
Угоряй еле смирил себя. Бросая на сына косые взгляды, подтянул пояс. Никита услужливо протянул ему посох.
– Ишь, ты! Ластишься, - проворчал Угоряй.
– Дома сидеть всем! Приду - скажу, на чём порешили!
Приятели вышли за ворота. Улица уже была полна. Шли кончане, многие раскланивались с Угоряем и Ермолаем. Были здесь купцы и ремесленный люд. Шли гончары, мостники, плотники, кузнецы, кожемяки-усмари, портные да шапошники. Все смысленые мужи, отцы семейств. Иных сопровождали старшие сыновья. В отличие от Новгорода женщин попадалось мало - в основном вдовы, державшие дом и подрастающих сыновей после смерти мужей.
На перекрёстке столкнулись с сотским Микулой. Важный плечистый Микула гнул руками подковы. Он коротко поприветствовал старосту и купца и пошёл впереди, как могучая лодья раздвигая толпу.
– Почто опять вече-то, Микула?
– вытянул шею Угоряй, ковыляя сбоку.
– Бояре созвали!
– степенно ответствовал тот.
– Уговорились они наконец-то с уграми.
– Вот то наконец и в радость!
– едва не взвизгнул Угоряй и покосился по сторонам, вспомнив о сыне.
– Никак, на всё согласился король?
– На всё! Ряд урядили, а ныне созвали Галич - что мы о том скажем. Коль ряд не по нраву придётся - не примем!
– Мы, мужи, сила!
– покивал староста.
Вечевая площадь быстро заполнялась народом. Выходя на неё, люди крестились на купола соборов Успенья Богородицы и Рождества и оборачивались в сторону вечевого помоста. Возле него на поджарых конях уже замерли угорские конники. Хотя не первый день стояли они под Галичем и свободно разъезжали по улицам, всё равно на них поглядывали вопросительно и осторожно. Боярский совет о чём-то урядился с ихним королём. Но о чём? И по нраву ли придётся ли сие Галичу?
– Бояре худого Галичу не присоветуют, - шептались в толпе.
– То не князь Роман, он нам
– Да, они не о Галиче - они о себе радели. А бояре за Галич стоят твёрдо!
– Да и мы - аль не галичане? Аль нам родной город не мил?
Шёпот и разговоры катились по рядам. Где-то уже спорили, ссорились.
– Хоша бы поболе леготы дали торговому люду, - вздыхал Ермолай.
– А то от мытников [21] не продохнуть! Ни в Киев не сходишь - на дорогах лихие люди пошаливают! Ни в Польшу - раздразнил ляхов-то Владимир Ярославич набегами! Только что в Германию да Булгарию - так там свои нестроения. А ныне и во Владимир-на-Волыни не сходишь - с ними мы в ссоре…
21
Мытник– сборщик мыта (государственной пошлины с торговли) с продаваемого на торгу.
Накатившиеся незаметной волной людской гомон и гул постепенно переросли в крики - к помосту уже пришли именитые бояре, а теперь показались всадники во главе с королём Бэлой и его сыном, королевичем Андреем. Венгерские конники грянули копьями оземь, крикнули что-то по-своему, и под этот шум и крик король Бэла поднялся на вечевой помост. Бояре шли за ним. Среди тех, кто поднялся на помост, был и сотский Микула, и иные галицкие мужи.
Судислав Бернатович, подолгу живавший в Венгрии, на венгерке женатый и сына там женивший, вызвался быть толмачом.
– Мужи галицкие!
– закричал он, поднимая руку.
– Денно и нощно мы рядили да думали! Богата наша Галиция, всего в ней обильно! И грады стоят крепкие, и реки текут, и леса шумят. Во все концы везут наши купцы хлеб. На Русь и далее уходят наши соль и железо, кожи и кованое узорочье. Ходят наши купцы до Царьграда и Рима, ходят и далее. Бывают и у нас гости издалека…
Ермолай и другие купцы со знанием дела кивали на эти слова.
– Наши полки бились и в Булгарии, и в Царьграде. Ходили на половцев и литву. Сильны наши мужи, крепки разумом воеводы. Всё есть в нашей земле - наряда только нету. Крепким князем был Ярослав Осмомысл, вознеслась при нём земля Галицкая, а потом началось нестроение. Были князья - про землю не думали, бражничали да насильничали, мудрых советов не слушали. Были - да сгинули. Ныне где они? Ныне мы сами себе голова! И сами мы с угорским князем Бэлой заключили ряд! Быть по сему ряду земле Галицкой свободной и самой выбирать себе князя, какого похочет, навроде Великого Новгорода. Править в земле будет боярский совет да вече, и како бояре порешат, так и делать будем!..
По мере того как горожане слушали боярина, их лица становились всё задумчивее и мрачнее. Хорошие речи вёл боярин Судислав, правильные. Давно не имел такой воли Галич, даже при Ярославе Осмомысле не имел. Но иные думы тревожили осмотрительных мужей.
– Да как же без князя-то? Как без князя?
– шептались они, пихая друг друга локтями.
– Это что же, совсем над нами головы не будет?
– Совсем!
– поддакивали боярские доброхоты.
– Сами себе голова. Чай, не дети неразумные! Да и бояре на что?