Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
— Что это? — зашептала Нина.
— Фашистская траншея. Окопы или блиндажи, — ответил Володя. — Развлекаются, сволочи. Мину бы сюда, а потом — тр-рах! Хоть бы одну мину!
— Давай-давай… — поторопила его Нина. — Какая духота. Я как рыба… на льду.
Гулкое биение в висках. Дышать трудно. Порой все будто куда-то проваливалось. Может, он терял сознание? Нина крепко держалась за его ногу, и стоило ему шевельнуться, как и она начинала копошиться и ползти. Но где же конец, где? Может, они ползут не к выходу, не к воздуху, а в тупик? И назад им уже не выбраться… Володя вдруг почувствовал, что воздух посвежел. Он сделал большой, во всю глубину легких вдох и напряг зрение: впереди будто бы слегка посветлело.
— Конец… трубе. — Тихо позвал: — Нина!
— Где
Володя изогнулся, посветил.
— Ползи быстрее. Жду. Ну скорее же, держись за валенок. Поползли вместе. Сейчас, вот сейчас.
Он ухватился за края трубы, выглянул. Ракета мутным желтым пятном всплыла в затянутое снежной пеленой небо, и Володя осмотрелся. Он увидел узкий глубокий овраг, густые заснеженные кустарники, деревья. Володя выполз из трубы и скатился по снегу вниз, на дно оврага.
Новая ракета неярко осветила местность. Потухла, и в этот момент Нина выкарабкалась из трубы и рухнула на него. Несколько минут они так и лежали. Он лицом вверх, она рядом. Шевельнулась.
— Вовка, милый. Выбрались?
— Значит, лейтенант на тебя смотрел, как на девушку, да?
— А тебе завидно?
— Тихо!
Они замерли, прислушались. Невдалеке погромыхивали орудия. Резко забил и, будто поперхнувшись, смолк пулемет. Ракета. Другая. Нарастающий звук автомобильного двигателя, позвякивание цепей, намотанных на колеса. Тускло, сквозь плотную кисею мечущихся снежинок засветились синие огни — ночные фары. И исчезли.
Небольшой ветер усилился — метель. Это замечательно, метель заметает следы. Утопая в снегу, они двинулись по оврагу; где-то, как сказал Пургин, метрах в пятистах от трубы, должен быть небольшой мост, там и дорога. Ракеты вспыхивали и гасли, Володя и Нина останавливались и ждали, когда померкнет свет. Завывал ветер, порой слышались натуженные звуки с трудом ползущих по дороге автомобилей. Наконец они увидели мост и, затаившись в кустарнике, минут десять вглядывались и вслушивались в снежный сумрак. Два танка прокатили, и мост колыхнулся под их тяжестью: один из танков тащил другую машину на буксире. У второго танка пушка была скособочена, в борту зияла дыра. И Володя радостно толкнул Нину в бок: гляди, гляди, как им наши вжарили. Эх, взрывчатку бы под мост… Мотоциклист проехал, машина забуксовала на подъемнике. Мотоциклист, связной наверно, слез с мотоцикла и несколько минут толкал его, а мотоцикл страшно ревел. И Володя подумал: «Какие-то приказы, документ везет. Автомат бы вагановский сюда!» Вытолкал машину мотоциклист, уехал.
Нет тут часовых, видно, не очень-то важный объект, чтобы его охранять. Володя потянул Нину за рукав, и, проваливаясь в снег по пояс, помогая друг Другу, они выбрались из оврага, постояли немного и зашагали по заезженной, в рытвинах и ямах дороге.
Долго, очень долго шли. Заслышав звуки двигателей, бросались с дороги, падали в воронку или за кустарники, вжимались в снег. Выбрасывая душные облачка отработанных газов, медленно катили мимо них то к фронту, то с фронта грузовики, в кузовах которых виднелись штабеля ящиков. Патроны, снаряды, еще какие-то грузы. Ехали бензовозы, бронетранспортеры, санитарные фургоны. Все было так, как и говорил Пургин: днем дорога пустынна, а ночью — самое движение. Прижавшись друг к другу, Володя и Нина вглядывались в черные тени железных чудовищ. Порой можно было увидеть слабо подсвеченные лампами лица водителей. Не люди, а заводные железные солдаты… Все едут, едут. И вначале, как и там, в овраге, Володя размышлял: вот бы этот танк рвануть, вот бы этот транспорт. Но время шло, они уже порядком устали, появилось опасение, что до рассвета им не одолеть этот путь, и Володя теперь думал лишь об одном — скорее бы прийти в Поселок. Пропустив очередную машину, они выбирались на дорогу, шли и вглядывались в ночь в надежде увидеть указанный Пургиным ориентир.
И наконец-то вот он! Черный костлявый скелет опоры высоковольтной линии. Где-то тут, ответвляясь от дороги, должна быть тропинка. Да-да, вот она, чуть приметная, полузанесенная снегом.
Тропинка, как и говорил Пургин, вывела их в парк, примыкавший к Поселку. Еле передвигая ноги, они брели по темному, погруженному в сон Поселку. Там и сям виднелись разрушенные и сгоревшие дома, засыпанные снегом, исковерканные, разбитые снарядами автомобили, перевернутый вверх гусеницами трактор…
— Сюда, — сказал Володя, сворачивая в переулок.
Озираясь, они прошли мимо развалин одного дома, второго и свернули во двор третьего.
Было страшно. Сунутся они в подвал, а вдруг там еще кто-нибудь есть? Где-то оно тут, прикрытое листом железа окошко в подвал… Темнотища. Опустившись на колени, Володя шарил руками вдоль стены. Вот, кажется. Вместе с Ниной они потянули и отворотили железо. Открылась горловина окна. Володя достал фонарик, посветил вниз: топчан в углу, печка, горка дров. Чувствуя, что вот-вот он заснет на коленях, сполз в подвал, помог Нине. Закрыл окошко фанериной. Зажег стоящую на табуретке коптилку. В печурке были натолканы сухие щепки, обломки досок. Володя поднес огонек коптилки к клочку бумаги, и яркое пламя весело и торопливо побежало по смолистым щепкам.
К утру метель стихла. Холодно светило солнце. Мороз кусал щеки и кончики пальцев. Они вышли из переулка, осмотрелись. По улице Поселка ехали покрашенные в белый цвет грузовые автомобили. Прошагала группа солдат с винтовками. Мороз донимал: солдаты шли быстрым шагом, хлопали себя руками по бокам. Один из них — краснолицый здоровяк, проходя мимо, наставил на Нину палец в толстой перчатке и, выдохнув облако пара, выкрикнул: «Пу!» Нина отшатнулась, а солдат расхохотался: напугал девочку.
По рассказам Пургина, «толкучка» находилась в конце улицы, возле разрушенной церквушки, и Володя с Ниной направились туда. Так не терпелось побыстрее оказаться на полустанке, ехать, добираться до деревни Химки!.. Но такой был приказ — побывать на «толчке». Они еще издали увидели небольшую толпу закутанных в платки женщин и пожилых мужчин, среди которых виднелись редкие фигуры немецких солдат. Пар столбом, бурые, ошпаренные морозом лица. Володя шел впереди, Нина за ним. Оба прислушивались к голосам, запоминали цены. Если задержат патрули, будут знать, что и сколько стоит. Ведь они оттуда идут…
И вдруг Володя будто споткнулся. Нина дернула его за рукав и сама поглядела туда, куда глядит Володя. На заиндевелой стене церквушки висело объявление: «Двадцать восьмого декабря неизвестными саботажниками было повреждено средство связи. Так как вредителей нельзя больше терпеть…» Нина потянула его, но Володя лишь подошел к церкви ближе: «…было расстреляно сорок мужчин, что должно послужить местному населению серьезным предостережением. Требую еще раз…» Володя сглотнул слюну и осторожно осмотрелся. Было такое ощущение, что есть в них с Ниной нечто такое, что может привлечь внимание врагов, что вот-вот и их распознают, разоблачат.
В последние прицепленные к поезду три товарные вагона грузили гробы. Целый штабель гробов высился на платформе. И тут же — груда мешков из плотной бумаги. С трупами. На этих — гробов не хватило.
— В свою родную Германию везут! — злорадно ухмыльнулся Володя.
— Сколько их наши наколотили, — ответила Нина. — Так им и надо.
В продуваемом ветром дощатом сарайчике-павильоне они встали в очередь и, заплатив по десять марок, купили билеты до Гатчины. Сели в вагон. Входили люди, устраивались на холодных скамейках. «Кто они? — думал Володя, всматриваясь в лица входящих. — Почему они здесь? Почему не воюют, не уничтожают фашистов?» Женщина, закутанная в байковое одеяло, тянет за руку хныкающую девочку лет пяти. Тащит мешок… Какой уж она боец, с ребенком-то? Вот седой дед, стукая палкой, бредет между скамейками, отыскивает свободное место. Безрукий, заросший щетиной мужчина зыркнул глазами вправо-влево и сунулся в угол, поднял воротник.