Роман межгорья
Шрифт:
Саид в это время подошел к двери, ведущей в другую комнату, и остановился. Он будто поймал рукой слова, которые хотели сорваться с уст. Потом посмотрел на Храпкова, на Лодыженко. У него до боли сдавило дыхание, слова застряли в горле.
За дверью он услышал детский лепет. «Вернулась», — осенило его. Теперь он понял, зачем Храпков пригласил их.
Решительными шагами он отошел от этой двери и овладел собой. Храпков тоже заметил волнение гостя. Причина ему была понятна.
— Ну, что же, послушайтесь Синявина, хотя я не вижу смысла в его совете. А он человек рассудительный. На вашем
Потом он посмотрел на часы и заспешил: просто из головы выпустил, что сегодня дают газ в нагревательные печи.
Первыми пришедшими в голову словами закончили они разговор и вышли, провожаемые на улицу растерянным и благодарным Храпковым. Саид-Али, пройдя несколько шагов от дома, хотел уже было сообщить Лодыженко о возвращении Любови Прохоровны. У него в голове будто буря пронеслась.
— Саид-Али! — вдруг крикнул ему вдогонку врач с порога парадной двери.
Лодыженко остался на тротуаре. Из уважения к ним он отвернулся и стал любоваться улицей.
— Я не только об этом хотел… посоветоваться с вами, Саид-Али. Должен признаться, что я не спал всю ночь.
— Что же случилось, Евгений Викторович? Любовь Прохоровна вернулась?
Храпков замер на мгновение, наблюдая за Саидом. Да, ему было бы небезразлично, если бы она вернулась. Он подавил шевельнувшееся болезненное чувство и совсем спокойным «докторским» тоном сообщил ему:
— Нет, она не вернулась, Саид-Али. Здесь что-то серьезное произошло, я сам не могу разобраться. Возвратилась только Мария с ребенком…
XX
Редактор в последний раз покачал головой и сдал правительственное сообщение в типографию. Он внимательно выслушал Батулли, который говорил о том, что он, дескать, узбек и его волнует судьба нации, которой этот процесс причиняет вред. Редактор газеты был тоже узбек, окончивший в этом году Московский институт журналистики. Вначале он только плечами пожал, а потом возразил ему.
Батулли, побледнев от злости, вышел из редакции. Может быть, он не так болезненно реагировал бы на то, что его не назначили общественным обвинителем, если бы заранее не хвастался этим в Наркомпросе и в Академии наук.
Да еще и как хвастался!
Теперь скажут: лгун, фанфарон. Вспомнить хотя бы только такие слова:
«А, глупости! Я отказывался обвинять. От профсоюзов можно было бы отбояриться, но ЦК партии… И потом сам убедился, что, кроме меня, некому. Узбекистан так беден культурными силами…» «Э-эх! Каких глупостей я наговорил, а получилось совсем иначе. Хотя бы уж сам верил в то, что в Узбекистане нет культурных
— Нерешительных… И поэтому не с кем говорить, — волнуясь, пробормотал на ходу Батулли. — Да я сейчас… — это было сказано так, будто он об этом тотчас скажет самому Ахунбабаеву и… будет так, как он захочет. Он даже оглянулся, чтобы быть уверенным в том, что никто не подслушал его хвастливых угроз.
Батулли не пошел в ЦК, как вознамерился было сделать.
Знакомых, связанных с этим делом, у него почти не было, кроме прокурора республики, с которым он несколько раз встречался.
«Ничего не поделаешь, пойду к нему. По крайней мере сориентируюсь».
«Мне бы и не хотелось…» — звенели в голове хвастливые слова. С каким бы удовольствием он сейчас уснул, чтобы проснуться где-нибудь в Стамбуле…
Прокурор действительно встретил Батулли весьма приветливо. Немедленно отпустил посетителей, вышел из-за стола навстречу, усадил в кресло перед столом. Угостил Батулли папиросой и сам ее зажег.
Такая встреча воодушевила Батулли. Он говорил с чувством собственного достоинства.
— Мне, собственно, и безразлично. В крайнем случае я соглашусь там выступить. На то я и получил юридическое заграничное образование.
— Ну еще бы, я думаю, что вы бы выступили. Но, к сожалению, я еще не знаю, как оно там по общественной линии обернется. Мы — только закон. Обвинять, конечно, буду я, а председателем суда (я только вам раскрываю секрет) назначен сам Муса Ямбулатов.
— Ямбулатов? О, судья он сильный.
— Да-а! Есть такое мнение (особенно об этом никому не говорите)…
— О, пожалуйста, пожалуйста!
— …что по общественной линии будет обвинять один украинец. Только этот вопрос еще решается. Профсоюзы выставили его первым кандидатом.
— Может быть, Лодыженко? — спросил Батулли. — Но это… Я не понимаю. Где этот суд будет: в Узбекистане или… Судья — татарин, обвинитель — украинец.
— Прокурор — русский, вы хотите сказать. Помощник у меня — таджик. Но что же здесь страшного? Судьями будут узбеки: заместителем председателя будет Гафур Ходжаев. Я слыхал одним ухом, что кое-кто настаивает на том, чтобы обвинителем был Саид-Али Мухтаров.
— Об этом слыхал и я, — поспешил Батулли и совсем «безразличным» тоном закончил: — И мою фамилию трепали, насилу отбоярился.
— Правда? Я не слыхал. Очевидно, из других источников?..
«Не слыхал. Для чего только вас здесь понасади-ли?» — Батулли почувствовал, что краснеет, ибо только ему одному были известны эти источники. Прокурор, очевидно, понял, что Батулли ему ничего не ответит.
— Но, понимаете, со всем приходится считаться. Это был бы уже узбек, — улыбаясь, ответил прокурор. — Однако же у него, как это говорят, не без задоринки. С одной стороны — он свидетель, это имеет решающее значение… Да и кроме того, каждый раз получаем всякие «компрометирующие» заявления о прошлом его поведении.