Роман межгорья
Шрифт:
— О чем именно? — поднялся Батулли, едва сдерживаясь, чтобы не выдать себя.
— Ничего особенного, конечно, если бы не этот суд. Да пишут там о его связях с гражданкой Храпковой, а она сейчас перед самым началом процесса куда-то исчезла. Один заявитель считает, что и с басмачами в Советской степи чересчур смело вел себя Мухтаров. А вообще мелочей всяких понаписывали немало. Что он на балу с гостями-агрономами фокстроты танцевал, хотя известно всем, что это был официальный вечер, устроенный обществом культурной связи, а не «бал у американцев».
— Фокстроты?
— Это вас так
— Это да, верно. А все же: связь с Америкой, пускай даже с Южной, басмачи, фокстрот. Получается букетик…
— Конечно, получается «букетик». Не нужно обладать большой фантазией, чтобы сварганить на этом материале какое хотите заявление…
XXI
На следующий день в газетах был объявлен состав суда. Общественным обвинителем трудящиеся Узбекистана выдвинули Семена Лодыженко.
Газеты напечатали портреты председателя суда, его заместителя, прокурора республики и Семена Лодыженко.
В скупой информации о Лодыженко сообщалось между прочим:
«В прошлом он воевал с генеральскими бандами в Сибири и Казахстане, был награжден за это боевым орденом Красного Знамени. Несколько лет уже работает в Узбекистане, где проявил себя верным защитником интересов рабочих и дехкан Узбекистана и самоотверженным борцом на фронте борьбы за социализм. Профсоюзы, выдвигая Лодыженко общественным обвинителем, одновременно приняли решение — ходатайствовать перед правительством о награждении его вторым орденом за активное выступление против басмачества в Советской степи, когда он получил увечье…»
Ниже в том же столбце, было напечатано постановление восьмисот дехкан-колхозников Кзыл-Юрты; они поддерживали постановление Центрального Совета профсоюзов и также выдвигали Семена Лодыженко в качестве общественного обвинителя.
Вскоре по городу распространился слух о том, что арестованные вредители убежали из допра. Потом другой — что не убежали, а только пытались убежать, и в них стреляли. Наконец вечером пронесся еще один, вполне достоверный слух: стрельба в самом деле была возле допра, где сидят вредители, убит один неизвестный, а двое убежали. Арестованным не удалось бежать, хотя они и готовились к побегу: у них обнаружили ключи от ворот, два форменных костюма охранников допра, оружие.
Из допра убежал один охранник. Он в эту ночь дежурил в коридоре. Только о том, что накануне этого события ночью к Амиджану Нур-Батулли заглянул неожиданный гость, газеты не сообщили. Они не знали этого. Молокан только на минутку заскочил к нему: за ним ведь погоня ГПУ!.. Батулли успел лишь посоветовать ему скрыться в приготовленной для беглецов из допра квартире в старом городе… Там на рассвете, когда закончилась стрельба возле допра, и был арестован Молокан…
XXII
Наконец наступил суд.
К удивлению читателей, именно в этот день газеты вышли без традиционных «шапок»: «Суд идет».
В Ташкенте был сформирован специальный поезд для рабочих и делегаций, ехавших в Советскую степь на суд. В этом же поезде один вагон предназначался для
Что делалось в Советской степи!..
Трамваи в эти дни работали почти круглые сутки, несмотря на то что количество вагонов на линии было увеличено. Особенно в первый день город Кзыл-Юрта был наводнен людьми.
Редакция газеты «Советская степь» приняла к себе выездную бригаду ташкентской газеты «Восточная правда». Рабочие типографии подписали договор о социалистическом соревновании с ташкентскими печатниками.
Суд происходил в наскоро оборудованном зале Дома культуры. Это было огромное помещение, которое в будущем будет разделено на два зала, восемь комнат и коридоры. Три ряда кирпичных колонн поддерживали бетонный потолок с арматурной проволокой. Стены оклеены белыми обоями поверх досок, которыми был обшит бетон. Вдоль стены внизу проходили два ряда временных труб для горячей воды, обогревавшей зал. Да это было уже и не столь необходимым. В зале две тысячи четыреста мест, но в первый день суда в нем поместилось более трех тысяч человек.
Так начался суд над бывшими вредителями в Голодной степи.
Храпков приехал в Кзыл-Юрту вместе с судьями и остановился не в больнице, а на этот раз в девичьей комнате Таисии Трофимовны в новой гостинице «Интурист». По этому случаю или по какой-либо другой причине он был весел, привез Тасе подарки, говорил с ней без умолку. Во всяком случае, Евгений Викторович благословлял счастливую мысль, которая пришла кому-то в голову, — перенести суд в Кзыл-Юрту.
На заседаниях суда он волновался. Особенно во время исполнения всяких судебных формальностей, когда зачитывали список обвиняемых и наконец свидетелей. Секретарь суда, вызывая Храпкова, добавил к его фамилии лишнюю букву и заменил последнюю: «Хирапкоф Евгений Викторович».
Начали допрос подсудимых. Все они говорили охотно. Некоторые из них, может быть, что-то скрывали, другие считали, что на допросе рассказали все, а большинство просто было ошеломлено торжественностью суда и такой многочисленной аудиторией. Они пугались собственных слов, произнося их, и каждый раз оборачивались то к президиуму суда, то к репродукторам в зале, которые громко разносили фразы, тихо сказанные перед микрофоном.
«Видят они меня или нет?» — думал Евгений Викторович. Ему искренне казалось, что так или иначе, но здесь он является «persona grata», или «гвоздем сезона». Он замкнулся в себе, копался в своей душе, колебался, принимал решения и снова впадал в состояние моральной каталепсии.
Только на третий день он почувствовал себя увереннее. Таисия Трофимовна высказала мысль, что всякий процесс, который имеет скорее общественно-политическое значение, чем сугубо уголовное в конце концов не так уж и страшен. Ведь суд прекрасно ориентируется в преступлениях вредителей, возможно, у него уже есть и проект приговора. Неспроста же освободили из-под ареста старика Исенджана, счетовода из уч-каргальской конторы, какого-то техника. А Молокан снова ухитрился сбежать из-под ареста…
Евгений Викторович убедил себя в том, что Тася права. Вот она сидит в зале…