Роман о Розах
Шрифт:
– Здесь был рисунок – то ли волк, то ли собака. Где он?
Я ударил со всей одури по двери, она распахнулась и показала чрево совершенно пустой комнаты, залитой лунным светом.
– Тебе плохо. Тебе надо отдохнуть.
Я её уже не слушал. Пройдя в пустую комнату, я принялся обходить её вдоль и поперёк, заходя в углы, проводя руками по белым стенам, поднимая глаза к потолку. Комната была пуста. Роза медленно подошла ко мне и провела рукою по плечу. Она устремила на меня тоскливый взгляд, полный печали и жалости. Мне стало жалко и её и себя. Я подошёл к углу и, скатившись вдоль стены, уселся на пол, обхватив голову руками.
– Ты
– Потом, всё потом, – ласково проговорила Роза и провела по моей щеке тёплыми пальцами. От её прикосновения дышать стало легче, тяжесть в груди вскоре исчезла, и я попытался улыбнуться.
Мы помогли друг другу подняться и, не отрывая взглядов, оба почувствовали необычное приятное содрогание в телах.
– Я не хочу знать кто ты, я хочу поцеловать тебя. Можно?
Она кивнула, и я положил на её талию свою ладонь, под которой не почувствовал ткани. Передо мной стояла обнажённая, голубоглазая девушка с очень длинными светлыми волосами. Но это была Роза. Я знал это точно.
– Если ты меня поцелуешь, тебе будет труднее уходить. А ведь тебе придётся уйти.
– Но я не хочу уходить. Я хочу встретить с тобой рассвет, закутаться в тот паршивый шоколадный плед и сидеть возле окна. Только ты и я. Мы ведь можем так сделать? Ты же всё вернёшь, как было во время ужина?
– Прости, я не могу. Это не в моей власти.
Я обессилено поднял глаза вверх, пытаясь справиться с подступающим лунным светом, который просто резал по глазам.
– Нет, сделай это. Ну, или тогда мы поедем ко мне. Ты будешь жить со мной, у меня. И твой сын тоже…
Я вдруг испугался, что не смогу удержать её, тогда я стану сам себе противен. Мои руки тут же обвили её талию, и пальцы замкнулись в замок за её спиной.
Комната стала медленно погружаться в серый, блестящий пыльный мрак. За окном всё так же продолжала светить луна, но теперь она снова ослепляла и раздражала. Где-то вдалеке послышался то ли плач, то ли нервный смех. Я отчётливо его расслышал и понял, что это женщина. Развернувшись к окну, я на миг отвлёкся от Розы и хотел посмотреть, кто там плачет, но она остановила меня. Роза стояла подле меня, еле дыша. Боковым зрением, я увидел, что она разглядывает мои губы и подбородок. Как только я это понял, она положила свою ладонь на мою щеку и прижалась губами к моим губам, совершенно пересохшим от волнения.
– Там, кажется, нужна помощь, – сказал я, когда смог оторваться от неё.
– Не надо, пусть плачет. Иногда это помогает лучше всяких слов, и человек очищается от любой скверны.
– Но так нельзя, надо помочь…
– Пусть плачет…
Всё происходящее, всё непонятное до недавнего времени, теперь казалось мне совершенно правильным и нестрашным, просто чуть запутанным. Я точно знал, что мне предстоит увидеть и понять то, что ещё несколько часов назад никак не касалось моей души, моих переживаний, моего существования.
– Я не могу сейчас пойти с тобой к тебе, – произнесла Роза и прижалась ещё сильнее своим обнажённым прекрасным телом ко мне.
– Хорошо, пусть! – выдохнул я. – Но я всё равно придумаю, как нам быть вместе. Ведь ты не зря встретилась мне там, на дороге.
– Пойдем, я покажу тебе кое-что, и ты всё обязательно поймёшь. Ты всё узнаешь. Всё вспомнишь.
Я опять услышал сквозь слова Розы плач, но уже не рвался на
V
– Идём! – Роза улыбнулась и подмигнула. – Сейчас ты всё поймёшь. Ты всё вспомнишь.
Она взяла меня за руку. Её обнажённое тело сверкало, словно было покрыто серебряными искорками, а голубые глаза пылали искренне и бесхитростно.
Белая, залитая лунным светом комната начала меня тяготить. Мне хотелось немедленно покинуть эту неестественную глухую пустоту, словно она выдавливала меня, гнала прочь. Я последовал за Розой, уже ничего не спрашивая, лишь повинуясь своего прекрасному проводнику.
Мы вышли за дверь в знакомый коридор, но и он изменился; появилась ещё одна дверь, которой не было, так как эта стена до этого момента была уличной. Роза ступала тихо, так, что ни одна половица ни разу не скрипнула; она подвела меня к той самой двери, которая согласно здравому смыслу должна была вывести нас на улицу. Дверь была выкрашена в ядовитый синий цвет. На двери красовался огромный плакат с надписью кричаще красными буквами: «Модели платья и белья для индивидуального пошива». Чуть ниже шрифтом помельче уточнялось: «Госбельё 1929». Всю эту рекламу украшали три миленькие на вид особы, одетые по советской моде двадцатых годов. Роза толкнула дверь, и мы, вопреки логике и законам физики очутились в странном прокуренном помещении с большим столом и двумя шкафами, из, казалось, необъятного нутра которых торчали рулоны тканей различных расцветок и фактур. Напротив окна стояли два манекена, разодетых в самые дорогие и красивые ткани, которые были прибраны булавками и украшены длинными бусами. На головах манекенов были водружены модные по тем временам шляпки-колокол, отделанные брошами и перьями. Всё это показалось мне до боли знакомым, хотя я прекрасно понимал, что это невозможно. Невозможно хотя бы потому, что меня в те годы не было на свете. Оставалось лишь догадываться, откуда я помню этот запах, эти потёртые шкафы, эти ткани в рулонах. Вся эта великолепная нелепица на какое-то время отвлекла меня от Розы. Я продолжал рассматривать шкафы, стулья, что стояли возле массивного стола, разбросанные на нём модные журналы, мелки, пепельницу, и булавочницу с фермуаром, что лежала возле кипы каких-то бумаг и документов.
– Ну, – прошептала Роза, – как тебе?
Она подошла ко мне сзади и, положив одну руку на плечо, второй провела по моим волосам.
– Я всё это помню, – так же тихо ответил я, собираясь с мыслями. – Как такое может быть?
Я развернулся к Розе и смог только сглотнуть. Передо мной стояла жгучая брюнетка с короткой стрижкой, в модном платье с заниженной линией талии и в туфлях с ремешками. Между пальцами левой руки она держала длинный мундштук с папиросой. Игриво приподняв бровь, Роза по-хозяйски отправилась прогуливаться вдоль шкафов с тканями. Конечно, ведь я точно знал, что это было её ателье.
– Ну, теперь вспомнил, кто я такая? – спросила она, блуждая затуманенным взглядом по стенам. – Ты не мог меня забыть.
– Но… как я могу тебя помнить, – начал, было, я и осёкся.
Из марева, что покрывало моё то ли прошлое воплощение, то ли полупьяное видение, вырвалось на свободу воспоминание, ловко обходя сети и ловушки недозволенного.
– Здесь, помнишь? – Роза потушила папиросу и подошла ко мне так близко, что я успел заметить, как её глаза снова поменялись и стали серыми, с очень длинными и пушистыми ресницами.