Роман… С Ольгой
Шрифт:
— Какая разница, — бурчу обиженно, отставляя нижнюю губу.
— Можно я «брынькну»?
— Укушу! — предупреждаю, клацая в воздухе зубами.
— Всё! Вопросов больше не имею, — убирает палец. — Принято! А теперь, солнышко, напомни, что ты спросила, — хихикает, как идиот. — Там, если я не ошибаюсь, было что-то о пробелах в моём воспитании. Вернёмся к этому моменту, если не возражаешь? Умоляю-заклинаю, только матери не говори, а то…
— Если ещё раз скажешь «жрать», то моментально, — провернувшись, умудряюсь приложить
— Боюсь, что аж кушать после не смогу!
— Грубиян и самодур. Юрьев, как я могла выйти замуж за тебя?
— Ума не приложу, — он передёргивает плечами, изображая удивление. — Вероятно, виноват наш профессиональный шарм, — я слышу нотки гордости в тихом голосе и чётко произнесенных словах. — Не смогла устоять перед насыщенным цветом моей формы, да и задница у меня что надо. Ты повелась на внешность и погоны, Оленька, а потом расклеилась, познакомившись с душой. Увлажнилась, когда я за руку тебя взял, и содрогнулась, пребывая в наслаждении, когда поставила подпись в амбарной книге, в нужном месте.
С последним, между прочим, полностью согласна! Истина. И без дополнений.
— И всё-таки. Не жрать, а как? Как нужно говорить?
— Кушать?
— Нет, мужчина, снова мимо. Даю минуту на размышление. Время пошло.
— Если ты не перестанешь умничать, предупреждаю, что в качестве меры пресечения намерен запросто употребить тебя, а уж, как это будет выглядеть или называться, по обстоятельствам кому-то будет всё равно, — сжав руки у меня на талии, почти впечатывает в себя. — С огнём играешь, девочка, и не задумываешься о последствиях. Итак, как долго ждать то, что ты готовишь? Вот уж поистине заварили кашу.
— По внешнему виду и по вкусу я предполагаю ещё пять минут. Не больше. Отлично, курсант Юрьев, сегодня гораздо лучше, чем вчера. Ты хорошо справляешься с заданиями и почти не ошибаешься. Всё вовремя и без промедлений. Пару индивидуальных занятий, но под присмотром профессионалов, конечно, и можно считать, что ты с честью и достоинством прошёл курс молодого бойца, дежуря со мной на кухне. Усложним, пожалуй?
— Про огонь повторить?
— Наверное, не стоит, — пытаюсь выкрутиться, чтобы выпрямиться и ровно стать. — Не налегай, тяжело тебя держать. Уже побрился?
— Так точно.
— Рубашку сменил?
— Так точно. Лёль?
— Угу?
— Ты моя жена, а не мама. Что за тон, в самом деле? Побрился — не побрился. Помылся — не помылся. Теперь вот до рубашек дошли.
— Знаешь же, что я терпеть не могу, когда у мужчины…
— Смотри-смотри, — он тычет пальцем в раздувающуюся молочно-яичную массу, над которой мы колдуем уже битых полчаса.
Подходящий час, вероятно, пробил. Наступает время принятия окончательных решений — наш с Юрьевым критический момент.
— Перец! — свободной ладонью шлёпаю по мужскому бедру.
А
— Перец, кому говорю! — по столу стучу, резной ручкой отбивая чёткий ритм. — Рома, в чём дело? — скосив глаза, смотрю.
— Одну минутку, солнышко, — муж ослабляет хватку, убирает руку с талии, куда-то шустро отбегает, где-то громко рыщет и что-то, видимо, берёт. — Есть! — запыхавшись, опускает перечницу на стол. — Это?
— Хорошо, — довольно расплываюсь. — Ром, не надо.
Его прикосновения опасны, а жалящие поцелуи, которыми он покрывает мою шею, способны начисто лишить разума и вызвать у меня в крови всплеск абсолютно неконтролируемых в его присутствии гормонов.
— Не надо? — на одну секунду отрывается лишь для того, чтобы горячими шершавыми губами тронуть открытую ключицу и мурашками покрытое плечо. — Лёль, здесь же никого. Чего ты?
— Пора на работу и…
— Мы быстренько, — я снова чувствую его стальную хватку на себе. — Только не кричи, — его желание, по ощущениям, слишком велико, к тому же что-то твёрдое нагло упирается в мою поясницу, продавливая позвонки. — Ты сегодня долго?
— Как обычно.
— М-м-м, — кто-то недоволен, но сильно возбуждён.
— Про рубашку помнишь?
— Про что? — обняв мою кисть, вцепившуюся в лопатку, помешивает виртуально в воздухе густеющий омлет.
— Заедем в магазин перед пикником? Хочу что-нибудь свеженькое тебе купить.
— Договорились. Свеженькое?
— Форма, форма, форма. Я уже забыла, как ты выглядишь, когда не в ней.
— Окей.
«Ромочка, не приставай к жене. Ты Олю отвлекаешь» — мягкий низкий голос раздается из другой комнаты.
— Ма-ма, — улыбаюсь, подкатив глаза. — Сейчас ты, кажется, получишь. Есть за что?
— Да вроде нет, но мало ли.
— Чем чёрт не шутит? — подсказываю, с плиты снимая сковороду. — Всё готово. Позавтракаем вместе?
— Естественно. Тем более выбор небольшой, — муж прыскает мне точно в ухо. — Давай только очень быстро, без лишних рассусоливаний и разговоров о прекрасном, съедим то, что приготовили, и моментально свалим, по дороге, вероятно, шустренько перепихнёмся. Возражения есть?
— Где?
— Что именно?
— Любовью займёмся где?
— Да ты ненасытная малышка. Чем ночью занимались? Не догнал вопрос.
— Ты сказал «по дороге». И потом, маловато. И по времени, и по возможностям, — подзуживаю возбужденного. — Вот сегодня, например. Ты вышел, а после по-барски откатился на свою половину кровати с коварной фразочкой: «Я всё!». А я, Юрьев? Ты, например, поинтересовался, кончила ли я?
— Перестань.
— Ты, бедненький, так тяжело дышал, даже грязно матерился, кулаками растирал слипающиеся от недостатка сна глаза, а потом, намаявшись и нагулявшись, выпуская пузыри, захрапел младенцем после первого причастия. Спрашиваю ещё раз! А я?