Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

— У тебя мама умерла…

Что? Этого не может быть! Когда?

Глава 10

Пятнадцать лет спустя

— Почему здесь? — женщина подозрительно оглядывается.

— Проблема?

— Общественное место? — возвращается ко мне. — Ресторан? В семь часов вечера?

— Это не свидание, Василиса, — со снисходительной на губах улыбкой отвечаю. — Так будет лучше и проще, — и громко выдыхаю, — и для Вас, и для нас.

— Я понимаю.

— Прошу прощения, что задерживаем после работы,

но жена согласилась обсудить условия процедуры только вне больничных стен. Она временно исполняет свои должностные обязанности удалённо, а сегодня какое-то производственное совещание неожиданно организовалось. Босс с бухты-барахты решил проверить качество и количество выполненной ею работы за десятилетний период дистанционки, поэтому Оля задерживается, но обязательно придёт. По крайней мере, я не получил от неё сообщения о переносе или об отмене встречи. Жена очень пунктуальна в таких ситуациях и обязательна в моментах.

А также исполнительна, горда, кичлива, своенравна. Временами очень вредная и почти всегда противоречивая. Надо же, как я внаглую оговорился. Последнее — вероятно, с некоторых пор. Боже, как я нагло вру, при этом абсолютно не краснею. Не моргнув глазом, заряжаю этой юной леди о том, как моя Юрьева о чём-то сообщила и про что-то вежливо предупредила. Держу пари, что даже под страхом смертной казни Лёлька не сделала бы лишнего шага в этом направлении.

Лениво отворачиваюсь, обращая взгляд на суетливую обстановку за окном:

— Ресторан выбирала она. Это ничего? Всё подходит? Неплохо?

— Здесь уютно. Сто лет не была в таких местах. Хочу сказать ей «спасибо». Всё, что не делается, только к лучшему. Уверена, что наша встреча вне моего рабочего кабинета запомнится надолго.

Очень надеюсь, что только с положительных сторон. И да, у жены есть определённый вкус. С этим никто не спорит, а с выбором, как правило, по всем позициям единогласно и мгновенно соглашаются. Говорят, что с тонким восприятием великолепного нужно родиться, потому как привить подобное невозможно. Чувство прекрасного необходимо в зародышевом состоянии из вселенского эфира в свою кровь впитать.

— Вы можете заказать…

— Только кофе и, вероятно, какой-нибудь десерт. Вы не против?

— Конечно, выбирайте, — подталкиваю пальцами меню и на всякий случай сообщаю, — всё за наш счёт.

— А Вы?

— Присоединюсь к Вам. Пожалуй, тоже остановлюсь на чашке кофеина и сушёном бублике со сливочной глазурью.

— Поздновато, конечно, для заряда бодрости, но… — посмеиваясь, разворачивает книжку, чтобы внимательно изучить пищевую составляющую дорогого ресторана. — Один раз живём? — подмигивает, посматривая на меня поверх краешка буклета.

— Поддерживаю.

Дорогого ресторана? Ну, да. А какого ещё? Уверен, что ценник здесь стопроцентно не из дешёвых. У Ольги есть одно незыблемое правило, которому жена никогда — хоть кровь из вздёрнутого носа — не изменяет: нельзя экономить на себе, ни в коем случае не стоит принижать собственное достоинство и отказываться от положительных эмоций, которые она может за жалкие бумажные купюры взять, при этом невзирая на указанную продавцом конскую цену на объект интереса в каком-нибудь шикарном заведении. Лозунг довольно громкий, почти кричащий, однако не каждому понятный. Я, например, не понимаю, как о таком можно орать, на самом деле не придерживаясь элементарных установок поведения. Лёля запросто

вбухивает колоссальные средства в красивую одежду, качественную и дорогую обувь, кожгалантерею и прочую ерунду, но совершенно забивает толстый болт на своё здоровье и яркие впечатления, например, от посещения какого-нибудь развлекательного мероприятия или тех же поездок за бугор. Юрьева утверждает в своей, конечно же, манере, что это ей совсем не нужно: будто бы весь мир давным-давно сошёл с ума и основательно опошлился, человеческое окружение стало чересчур жестоким, а всё, что ей когда-то казалось интересным, в настоящее время она запросто способна рассмотреть через экран смартфона, ультрабука или на раздражающих меня слайдах, которые она с нескрываемым удовольствием гоняет, заряжая проектор и проецируя фрагменты на стене.

— Ей не нравится специфический больничный запах. С этим имеются довольно стойкие проблемы.

— Фобия? — Василиса на одно мгновение отрывается от меню, чтобы встретиться со мной глазами. — Есть психологические проблемы?

— Нет, — быстро отвечаю.

И, безусловно, да.

— Обыкновенная непереносимость людей в белых халатах, — прикрыв кулаком рот, сиплю, разглядывая спутницу исподлобья. — Прошу прощения за бестактность. Оля с медициной не дружит. Совсем.

— Насолили? — в ответ добродушно улыбается.

— Скорее, был очень неудачный опыт… — наполняю грудную клетку свежим воздухом, словно собираюсь с духом, чтобы сообщить о сути того, что с женой случилось в медицинском учреждении много лет назад. — Я могу рассказать, но…

— Не надо, — под нос мне выставляет руку. — Это личное дело и меня не касается. Каждый занимается тем, что выбрал. Стоит относиться к этому, как вынужденной мере. Я не долго задержу вас. Пообщаемся, обсудим непростые моменты. Возможно, Ольга Алексеевна задаст интересующие её вопросы. Если ей захочется сохранить конфиденциальность разговора, то Вы…

— Я удалюсь, — торопливо заверяю. — Без разговоров.

— Замечательно, — продолжает изучать меню. — Не страшно, если мы познакомимся на нейтральной территории. К сожалению, я не могу вести записи и лишена возможности оформить карточку пациентки, но это даже к лучшему. Не под протокол люди гораздо откровеннее, миролюбивее и разговорчивее.

Ха! Милая девушка, Вы и не можете себе представить, насколько щедро делятся клиенты своими тайнами, когда не под тот вездесущий протокол. Мне ли этого не знать! А если добавить силу и заставить подозреваемого о своей вине кричать, то можно много вытрусить из того, кто изначально производил впечатление вообще неразговорчивого типа.

— Отлично. Всё устраивает. Тем более что ситуация, в которой мы оказались, не из животрепещущих и однозначных. У Юрьевых, скажем так, подтвержденная патология, поэтому… Мы двадцать лет вместе, Василиса. Недавно отпраздновали годовщину свадьбы. О таких, как мы кричат, присвистывая: «Пенсия на горизонте, а они решили колобочек по сусекам наскрести».

— Это не патология, Роман. У Вас абсолютно неверные сведения и ложное представление о том, как далеко продвинулась медицина в этом направлении. К тому же всё чаще пары задумываются о рождении первенца, когда обоим партнерам уже далеко за тридцать, а супружеский срок исчисляется не одним десятком лет. Никто не имеет права осуждать добровольный выбор двух людей: ни врачи, ни, тем более, суд скучающей, иногда неумной толпы.