Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

Я бы посмеялся, да только что-то не идёт.

— А если серьёзно, то так будет однозначно лучше. Довольно измывательств, Юрьев. Страдают люди.

— Ты бредишь?

— Марго пошла на ухищрения. Неужели ты этого не понимаешь? Подкинула тебе идею, за которую ты схватился, как за единственное, способное всё воскресить, спасение.

— Я думал, что мы забыли и замяли то, что было? — через зеркало поглядываю на её лицо.

— Безусловно. И наигрались, и договорились, и начали, и попробовали, и жёстко пое.ались — куда без этого, и даже

на двойное свидание сходили. Что ещё? Блин! А может мы больны на голову? Что, кстати, в современном мире тоже стильно. Ты посмотри, куда всё катится.

— Куда?

— В пиз.у, — злобно ухмыляется. — Каково, а?

— Оль! — насупившись, хриплю.

— Да ладно тебе, Юрьев. Нормальность в этом мире больше не в чести, а наши метания между «убить» или «воскресить» считаются добровольным крововыпусканием. Даже твоя мать, женщина высоких моральных принципов, считает, что тебе лучше уйти от меня, потому как я на тебя дурно влияю, да и вдобавок не рожу ребёнка, о котором вся семья мечтает. Не рожу, Рома. Здесь не в желании дело, а в моих физических возможностях. Мы трахаемся, не вспоминая о защите, я громко булькаю, когда выталкиваю твою сперму. Там всё в тебе. У меня нет смазки, но только мужская семенная жидкость. А результат? «Внутри определенно всё стерильно». Проще развестись, уйти, бросить, изменить, чем оставаться верным. Ты знаешь…

— Побудем влюблённой парой без обязательств, — зачем-то предлагаю. — Тебе важно, что о нас говорят? В это не поверю. Ты всегда чихала на мнение толпы, даже десять лет назад ты говорила им в глаза, что «так сама хотела», а после голосила на моём плече и…

— Спасибо, что напомнил.

— Извини.

— Два дня продержались, — тяжело вздыхает. — Пара так себе, надо сказать. Зато кота повеселили, пока толкались задницами возле ванной комнаты, вытягивая короткую спичку лишь для того, чтобы прорваться, вылезти вперёд и забраться первым в узкую кабинку.

— Ты предложила! — я нагло напираю на неё. — Ты сказала, что готова забыть и прекратить агонию. А теперь…

Жутко неудобная машина. Хотя, возможно, мой рост не согласуется с автомобильной высотой, а комфортабельность, удобства и внутренняя отделка не приспособлены для того, что вытворяет рослый хрен, пока с компактного водительского кресла перебирается на заднее сидение.

— Сядь! — рукой с зажатой между пальцами сигаретой пытается остановить меня. — Назад, кому сказала. Юрьев!

Уверен, что чересчур раскачиваю машину, разгоняю крупный корпус, пока прикладываюсь головой о крышу, а локтями по дверям стучу.

— У тебя семь пятниц на неделе? — наконец-то плюхаюсь к ней на заднее, бедром стукаюсь о женскую коленку, обтянутую вареным джинсовым холстом, цепляюсь за сетку, наброшенную на обыкновенную трикотажную майку, под которой я, как ни прищуриваюсь, вообще не наблюдаю верхней половины нижнего белья. — Бюстгальтер, видимо, не для тебя?

— Оценил? — Оля грозно шикает. — Отвали!

Её стоящие мелкие соски? Всегда великолепны! А шары? Бывают

больше, но к этому размеру я уже привык. У меня давным-давно запястья — крупные фаланги, все сочленения, песком забитые хрящи — под эти сисечки раздвинулись.

— Решила зайти с козырей?

— Это для Фролова, Юрьев. У Красова свои имеются. К тому же я не намерена гадить молоденькой девчонке, у которой в глазах стоят печаль и безответная любовь к неблагодарному по всем фронтам, упоротому, слегка пришибленному мужу.

— Надеюсь, бюстик всё-таки с тобой? — сощурившись, хихикаю.

— Бюстик? — ехидно кривит губы, пока ртом и носом выдыхает никотин, немного отворачиваясь.

— Лифон! — я, видимо, в ударе.

Пусть будет! Пусть где-то что-то будет, хоть и пока отсутствует.

— Обижаешь, — теперь вращая сигаретой у меня под носом, одной рукой копается в здоровой дамской сумке. — М? — указывает взглядом, побуждая внутрь заглянуть. — Элегантный нюдовый пуш-ап на мягких косточках. Хочешь потрогать или переодеть меня, встает в штанах желание?

— Лёль, — внимательно смотрю в её прекрасное лицо, — я не хочу разводиться. Я старомоден, потому что понимаю, как это всё неправильно. Можно? — протягиваю руку, чтобы обхватить или просто взять её за шею. — Я хочу поцеловать. Ты…

— У тебя сила, Юрьев. Даже если я скажу, что не хочу, разве это остановит?

— Остановит, — еложу большим пальцем по её щеке, а лбом притрагиваюсь к месту над женской переносицей. — Я не насильник. Я…

— Ты палач, Юрьев. Ты жестокий убийца. Пытался восстановить справедливость, а получил искривление в мозгах и общественное осуждение.

— Нет, — чуть слышно в женский нос произношу, прихватывая прохладный кончик. — Тёплая, родная. Я верю в справедливость, солнышко.

— Справедливость? — Ольга грубо хмыкает. — Ты из-за неё чуть по этапу не пошёл. Видимо, ничему из того, что сделал, так и не научился.

— Я научился любить тебя, ценить каждое мгновение, когда мы рядом, уважать тебя, прислушиваться, выполнять желания. Я…

— Господи, Юрьев, не порть момент. Разведёмся после очередной годовщины этой фирмы, — пытается свинтить и выкрутиться. — Не надо.

— Оль, давай обратимся к…

— Не помогает.

— Раньше помогало, — по-детски жалобно тяну.

— Казалось, Юрьев. Люди с высоким уровнем интеллекта способны обмануть систему. Я её обманывала.

— То есть? — хочу открыть глаза и не могу. Не получается.

— Ради тебя старалась.

— Что?

— Ты хотел получить старую жену, — я чувствую её прикосновения на свой скуле, затем по краю челюсти. Жена скребет ногтями кожу, специально задевая мочку, а также место между шеей и нижним краем уха. — Ром, возврата к прошлому не будет. Никакой психолог, психотерапевт или даже психиатр не сможет перезагрузить мои мозги. Понимаешь?

— Не надо перезагружать, — притрагиваюсь языком к женской щёчке. — Мне это и не нужно. Не отталкивай и будь…

— Мягче?