Роман… С Ольгой
Шрифт:
— Оля, прекрати, — муж дёргается и как будто на одну секунду теряет самообладание. — Если служу в полиции, то обязательно, скорее, по умолчанию, чем по призванию, гнида и урод с клеймом вседозволенности и покрывательства? Это ты сейчас пытаешься сказать или тебе действительно необходимо знать, как меня нашли?
— Ответь, пожалуйста, как это всё устроено? Как работает ваша чёртова система? Вы чувствуете, когда прольётся кровь, когда какой-нибудь мужик пырнёт ножом задрота, с которым, например, не разделит внимание понравившейся дамы, когда произойдет хищение,
— Проблема в том, что сообщили через кого-то? Это тебя беспокоит? — он щурится, всматриваясь в моё лицо.
— Ничего не беспокоит. И да! Почему позвонили тебе? — заметно повышаю голос. — Потому что…
— Потому что Наталья Петровна стояла на учёте, Оля. Ты об этом знаешь!
— Она не преступница, Ром, — теперь чуть слышно говорю. — Не говори о ней так.
— Не преступница. Прости, пожалуйста. Но…
После освобождения мать так и не смогла найти себя и устроиться на достойную высшего образования работу. Эта маленькая женщина потерялась в грозном мире, который уголовников, хоть и бывших, хоть и по экономической статье, не слишком жалует. Скорее, наоборот. Он их гнобит, под корень выжигая!
— Юрьев, у тебя есть проблемы на службе? — прикрыв глаза, с солидной хрипотцой цежу. — Мне надо знать, как то, что происходит между нами, сказывается на тебе.
— Что-о-о? — похоже, Ромка злится, не скрывая недовольства, однако выдает большое изумление.
— У твоей жены мать сидела и…
— Мы будем выяснять отношения? Это тема разговора? Подходящее время и место? Прости, но я должен однозначно понимать, к чему ты ведёшь и что хочешь услышать. Чёрт! Оль, не думал, что спор начнётся из-за чьей-то неблагополучной биографии. Я нахожусь на должности, с нормальным званием, согласно выслуге и образованию, служу и не ропщу. Зачем ты затеваешь это? Ответил?
Почти. Скорее, не совсем. Отчетливо ведь помню, как муж брезгливо, скорее осторожно, и собственноручно заполнял мелким аккуратным почерком альбомный лист с персональными данными, в котором ему рекомендовано было указывать исключительно правдивые сведения о своих родителях и молодой жене, чьё прошлое, так уж вышло, не так прозрачно и политически корректно, как того хотелось бы.
— Пожалуйста, — всхлипываю, умоляю, — ответь! Из-за меня тебя не продвигают?
— Нет.
— Ромка-а-а-а…
— Я сказал: «Нет»! По сравнению со мной, твои надуманные проблемы, извини, любимая, полное ничто. Я и только я! Их сучий камень преткновения. Понимаешь? Всем насрать на то, что когда-то с кем-то было, главное, что есть по факту. Ты путаешь наш современный век с глубокой мрачной древностью, когда за осужденного отца отвечали его дети, внуки и, возможно, правнуки всей жизнью, карьерой, а иногда и грёбаным талантом.
— У нее семь лет за растраты и взяточничество, а у тебя…
— А у меня
— Ты ей понравился, Юрьев, — не знаю, что со мной, но я сквозь слёзы улыбаюсь. — Помнишь, как мы приехали к ней на встречу и… — сначала безобразно хрюкнув, а после шмыгнув носом, мгновенно осекаюсь.
— Иди-ка сюда, — он отцепляет свой ремень безопасности и с распахнутыми руками приближается ко мне. — Прижмись, Лёль. Давай-давай, — муж подставляется и собирается обнять.
Он говорит — я сразу выполняю. Тяжело противостоять его глазам, словам, огромной силе и простым желаниям. А сейчас, к тому же, любимый Юрьев однозначно прав.
— Как это произошло? — реву в его плечо и развожу слюну по ткани. — Ромочка, пожалуйста, расскажи мне…
Мама ушла из жизни не по возрасту, а по личным убеждениям? Моя любимая свела счёты, подписав статьи расходов, рассчитавшись с теми, кому должна была, проверив сальдо и подбив баланс недолгого существования рядом с нами. Как правило, о мёртвых надо говорить хорошее, либо ничего… Ничего, кроме чистой правды!
— Не стоит, солнышко. Всё уже случилось.
— Где она? Она ещё там? В холодной комнате?
— Дома. Успокойся, прошу тебя.
— Дома? — пытаюсь оттолкнуться от него. — Ром?
— Парни с этим помогли.
— Какие? — вожусь на нём, просунув между нами руку, сжимаю кончик носа и с усилием куда-то в сторону тяну. — Отпусти, пожалуйста.
— Всё уже готово. Мы приедем на кладбище, если ты не против. Простимся, а потом помянем в маленькой столовой. Хорошо? Согласна?
— Нет, конечно. Вернее, я согласна. На кладбище?
Боже мой, с каким трудом до меня доходит то, что Ромка говорит.
— Ни за что не волнуйся, детка. Похороны будут достойными. Мама не обидится.
Он оплатил? Впрягся за жену? Взял на себя расходы? Занял деньги у своих родителей? Или одолжил у друзей? Обворовал или кому-то положил на лапу? Знаю, что у спившегося бати за пазухой нет ни копейки.
— Как? — он вынужденно ослабляет хватку, а я ловлю момент и отстраняюсь, вжимаюсь в угол между дверью и креслом, а ногами барабаню в пол.
— Оль, у меня есть связи и потом…
— В городе? Вернее, там?
— Да.
— Скажи, пожалуйста, — опускаю голову, сквозь собирающиеся слезы на глазах, рассматриваю мельтешащие коленки, — это было убийство?
— Нет, — не медлит, сразу отвечает.
— Почему тебе помогли? Почему полиция замешана? Это доказано?
— Что?
— Она умерла естественной смертью?
— Ты же знаешь…
Мама нанесла себе увечья, оказавшиеся несовместимыми с дальнейшей жизнью.
— Скажи! — шлёпаю ладонью по его груди. — Скажи! Подтверди.
Я верю только Ромке. Муж не умеет врать.