Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

— Ничего, — он отворачивается, посматривая в свое окно, барабанит пальцами по рулевому колесу. — Не волнуйся, пожалуйста. Ромка просто где-то задержался.

Да уж… Где-то? Вероятно, на безотказной Василисе залежался.

— Кость…

— Не надо ничего. Я не шучу, — теперь он разговаривает со мной гордым профилем. — Просто приходите на праздник. Вместе. Не ругайтесь. Прекратите другу друга избивать. Всем очевидно, что такие отношения проверены не только временем, но и непростым событием. Какого чёрта вы творите? Я думал, что работа среди людей пойдет тебе на пользу, Оля. А теперь я узнаю, что вы решили развестись. Опять? Я прошёл

через один развод и мне вот так, — он проводит ребром ладони по своей трахее, — хватило. Не думал, что это так изматывает. Сколько я всего наговорил тогда, все сгоряча и впопыхах…

— Праздник? — не придаю значения его словам. Не показываю вида и держусь, выставляя на лицо обворожительную, но всё-таки кривую ухмылку, цепляюсь фразой исключительно за предстоящий позитив.

— Не придирайся к словам, Юрьева. Ты меня услышала?

— Это для жены?

Нет! Не хочу об этом говорить, поэтому намерена упорно тормозить и сдерживать прорыв.

— Я хочу её порадовать, — босс всё-таки сдается и переводит в иное русло разговор.

— Считаешь, что дорогая, почти драгоценная гулянка эту девочку порадует? Она настолько любит власть и деньги, босс?

— У меня есть жена и я хотел бы представить Асю своим друзьям и коллегам. Это противозаконно? От тебя не ожидал подкола по поводу денег и надуманного положения. Грубовато выглядело, Оленька. К тому же, это вотчина Фролова. На тех полях наш писюша — жестокий плантатор и беспринципный господин! — он переводит взгляд на светофор, раскачивающийся на проводах, как на морских волнах, и выжимает нужную педаль, чтобы плавно тронуться с места. — Что с твоей машиной?

Меня лишили прав. Вернее, Юрьев об этом позаботился. Так волновался о том, что я могу разбиться насмерть в самолично устроенной аварии, что предусмотрительно поставил на пластиковом документе отметку «недействительны» по причине моего ума лишения. Полагаю, не обошлось без старых связей и долбаных дружков — Андрюша всё ещё грехи своей любви замаливает.

— Я боюсь водить.

— Страх? Из-за чего? — он перестраивается в нужный ряд и, сверившись с дорожной обстановкой по боковым зеркалам, поворачивает в нужный переулок.

— Костя, мне очень жаль, что тебе пришлось сегодня поработать извозчиком, но я не очень доверяю таксистам, а Юрьев по неотложным личным делам куда-то смылся, — вслепую шарю рукой в содержимом сумке, — да и баллончик не взяла.

Дура, дура, дура… Я его забыла! Вернее, выложила, потому что опрометчиво понадеялась на мужа. Поверила и обманулась, и сразу же получила неожиданный удар под дых, в районе солнечного сплетения.

— Его нет дома? — слегка вытянувшись вперед, Костя водит носом, прочесывая цепким взглядом лобовое. — Ты видишь его машину?

— Нет! Её здесь нет.

— Ты звонить ему не пробовала?

Обойдется. Ненавижу телефонные разговоры, какие бы они ни были. Ни письменно, ни устно не изложить того, что происходит за день, даже если он протекает без особых приключений.

— Мы не общаемся.

— Ты издеваешься? — Красов сильно выжимает тормоз, а я прикладываюсь головой о подголовник его кресла. — Оль, ты как? — похоже, кое-кто чего-то испугался и чересчур разволновался. — Не ушиблась? — он оборачивается, желая в этом лично убедиться.

Сейчас всё быстренько исправим. Не поднимая головы, высиживаю и подпускаю Красова поближе. Он, ничего не подозревающий, подныривает в попытках удостовериться, что я при резком торможении ничем существенным

не приложилась. Естественно, не пострадала и не получила никаких увечий, к тому же, я способна в полной мере отдавать себе отчет в том, что в настоящий момент времени лезу к Косте с наглым поцелуем в губы.

— Ты! — задушено хрипит мой босс и быстро отклоняется. — Блядь, Юрьева! Охренела? Что творишь?

— А на что похоже? — злобно ухмыляюсь, вытирая тыльной стороной свой рот. — Не решился, не поддался искушению?

— Больная!

— Чего ты испугался, Костя? Жена узнает? Я не скажу. Могила — обещаю! — поднимаю руку, подтверждая клятву.

— Проваливай, — слышу, как он снимает блокировку и бубонит себе под нос чрезвычайно грязный мат.

— С какими суками вы нам изменяете, Красов? Я, видимо, не подхожу на эту роль?

— Нет, не подходишь! Ты дура, Юрьева, раз считаешь, что все, кто в штанах, изменяет тем, кто ходит в мини-юбках. Дура и пришибленная! Очень жаль тебя. Ты превратилась во что-то, что не поддается описаниям и объяснениям. Обидно, мать твою, за Ромку. Он такого точно не заслужил. Наслаждаться изменами можно только в нездоровом эмоциональном состоянии. Адреналин бурлит, когда целуешь постороннего козла, а на своего плевать, мол: «Какой же он мужчина, раз не смог спасти меня!»? Он спасал! Ты, блядь, подумай об этом на досуге. Взвешивай и предполагай несколько иное развитие событий, прежде чем решишь чудить в подобном направлении. Ты подталкиваешь любимого мужчину в кровать и тут же лезешь в штанишки к посторонним и женатым дядям. Зачем? Чего хочешь добиться? Пережить насилие, чтобы еще немного опуститься. Приди в себя, Лёля.

— Я тебе не Лёля, — давлюсь слюной, ладонями обхватывая саднящее от соли горло.

— Прости-прости, — а Костя поднимает руки. Сдается? Похоже, кое-кто устал бороться? — Вот так сама себе противна?

Нагло ухмыляюсь, облизывая пошло губы:

— Ты верен этой Асе?

— Да! — рычит, разбрызгиваясь по стеклу. — Мужу передавай привет. Проваливай из машины!

Он шепчет в мою спину жуткое:

«Кретинка!», а я скрываю всхлип и со всей дури хлопаю автомобильной дверью.

— Да подавись ты сучьими благодеяниями…

Заполненная детворой площадка гудит, как небольшой пчелиный рой. Смеются взрослые, общаются друг с другом, братаются, желают счастья, а от меня, увы, шарахаются, когда я подхожу, чтобы поздороваться и с улыбкой на лице сказать:

«Прекрасный вечер, люди! Я жива, а можно с вами рядышком побуду?».

Видимо, сейчас со мной играет в салочки больное и перевозбужденное воображение, к тому же, наконец-то сказывается насыщенный событиями будний день. Какие глупости! Ведь никому нет дела до меня: вот я спокойно прохожу огромный двор, неторопливо заползаю в нужный мне подъезд, однако вынужденно торможу перед кабинкой консьержа, как правило, заинтересованного в подробностях бурной личной жизни случайных домовых клиентов.

— Здравствуйте, Оленька, — раздается мягкий женский голос.

— Добрый вечер, Татьяна Сергеевна, — отвернувшись от неё, скрываю выступившие слезы, а упёршись плечом в ближайшую ко мне стену, коряво поднимаюсь по ступеням, ведущим к шахте грузового лифта.

— Оленька, Рома оставил Вам письмо. Подойдите, пожалуйста.

Что?

— Какое письмо? — смахнув украдкой влагу с глаз, останавливаюсь, но к ней лицом не обращаюсь.

— Возьмите, пожалуйста. У Вас все нормально? Плохо себя чувствуете? Плачете?