Роман
Шрифт:
Он посмотрел на новобрачных и продолжил:
– Да! Они божественны, ибо их божественная любовь сделала их таковыми! Взгляните на них! Давно ли вы видели подобную чистоту и искренность? Радость и простоту? Сердечную воспламененность и духовное величие? Признаюсь вам откровенно, за свою долгую бурную жизнь я не встречал пары более достойной титула божественной! Они божественны в своей любви! Так воздадим же нашу радость этим юным божествам, люди русские, воздадим по обычаю наших предков! Ура!
И снова прибой многоголосья накатил
– Ура! Ура! Ура! – кричал Антон Петрович, подняв кверху руки. – Праздновать всем миром! Всем миром. К столам! К бокалам, друзья!
С шумом все стали садиться, пропустив в центр стола новобрачных. Крестьяне оживленно рассаживались по лавкам за своими столами, некоторые садились прямо на траву или на деревянные комелья.
Но не успели наполниться бокалы и стаканы, как послышался шум коляски и подъехали Федор Христофорович с дьяконом и звонарем Вавилой.
– Ура священнослужителям! – закричал Антон Петрович! – Ура честным пастырям!
– Ура! – закричали все.
Среди всеобщего шума и оживления Роман посмотрел на сидящую рядом жену. Лицо ее светилось радостью и любовью ко всем.
– Тебе хорошо? – спросил он, сжав ее руку.
– Очень, очень! – произнесла она. – Какие они все чудесные, родные! Я всех их люблю!
Роман смотрел на нее, поражаясь и радуясь совпадению их чувств. А батюшку и дьякона уже вели под руки к столу, мужики расступались перед ними, кланяясь, некоторые бабы успевали приложиться губами к белой пухлой руке. Батюшка шел сквозь них в новой фиолетовой рясе с серебряным крестом на груди, белые волосы его и борода были тщательно расчесаны.
Смуглолицый дьякон, успевший переодеться в светское, следовал за ним, неся в руках огромный букет роз. А возле просторной коляски отца Агафона суетились Прошка, Филька и Вавила, вынимая из нее бочонки с водкой и корзинки со снедью.
– Спаси Христос! Спаси Христос! – повторял батюшка, добираясь наконец до террасы.
– Федор Христофорович! Сюда! Сюда, скорее! – басил Антон Петрович.
– Феденька, а я уже волноваться начала! – громко говорила попадья, поднявшись со своего места и вся сияя от возбуждения и радости.
– Федор Христофорович, как вы служили, как чудно было в церкви! Я плакала, как девочка! – говорила тетушка.
– Чудно, прелестно!
– Федор Христофорович, сюда пожалуйте!
– Ко мне, сюда, прошу!
Десятки рук поддерживали и направляли батюшку.
Но батюшка двигался к молодым.
– Танюша, голубушка, – он поцеловал Татьяну. – Счастия, счастия тебе и детушек малых Богу на радость, нам на умиление. Спаси Христос вас… Ромушка!
Он стал целовать Романа:
– Счастия, счастия тебе, сокол ты наш ясный! Высмотрел ты голубицу себе пригожую, так теперь лелей-береги ее, пуще ока, молись за ее здоровье, а мы, старики, за вас помолимся! Кузьма Егорыч! – повернулся он к дьякону. – Что ж ты не поздравляешь голубков наших?!
Но
– Чувствительно рад поздравить, – произнес низким голосом дьякон, чопорно пожимая руку Роману.
– Господи, Боже наш, послал нам радость на склоне дней наших! – бормотал отец Агафон, вытирая выступившие слезы.
– Только без минора, Федор Христофорович! – посоветовал Красновский, осторожно забирая букет у Татьяны. – Позвольте, Татьяна Александровна…
Наконец батюшка был усажен между попадьей и Надеждой Георгиевной, дьякон опустился на стул рядом с Амалией Феоктистовной и Ильёй Спиридоновичем, все сели, а трое молодых парней в красных рубахах подошли и стали наполнять бокалы шампанским. Среди крестьян пошли по рукам бутыли с водкой.
– Шампания! Шампания, друзья мои! – любуясь пенящимся вином, Антон Петрович поднял бокал и стал сам подниматься, но Красновский решительно махнул рукой:
– Антон Петрович! Я начинаю, не ломай ритуала!
– Антоша, помилосердствуй! – воскликнула тетушка. – Нельзя быть столь эгоцентричным!
– Подчиняюсь, подчиняюсь! – Антон Петрович опустился на стул.
Красновский встал с бокалом в руке, молча обвел всех взглядом маленьких, блестящих от возбуждения глаз, и заговорил громче обычного:
– Друзья! Я предлагаю поднять бокалы за здоровье новобрачных!
И все сразу стали вставать и потянулись бокалами к Татьяне и Роману. Держа свои бокалы, новобрачные протянули их вперед, и сразу же хрустальный перезвон разнесся по террасе, а вместе с ним зазвучали поздравления:
– Счастья вам, Ромушка, счастья, Танечка!
– Поздравляю!
– Имею честь поздравить!
– Счастливой семейной жизни, дети мои!
– От всего сердца поздравляю!
– Пью за ваше здравие, дорогие Татьяна Александровна и Роман Алексеевич!
– Искренне рад поздравить вас!
– Поздравляю, Танечка, поздравляю, Роман!
– Крепкой семьи вам и всех благ!
– Рад поздравить! Рад поздравить!
– От всей души поздравляю и пью за ваше здоровье!
А на лугу крестьяне тоже повставали со своих мест со стаканами в руках, и до террасы долетели их голоса:
– Ох, слава Тебе, Господи, за ваше здоровьице!
– Сладкой свадебки, да славных детушек!
– Поздравляю, Роман Лексеич!
– Жить-поживать, да и добра наживать!
– Помилуй вас Бог!
– Таперича и живитя вместе Богу на радость!
– За здравице женишка, да невестки!
– Ох, то-то радости-то!
– Храни вас Божья Матерь!
Среди этого разнобоя голосов вдруг прорезался глухой сильный голос Дуролома:
– На славие! На славие Божье! На радость Отечеству! На почтение родительское. На родопродолжительство богоугодное во имя Отца и Сына и Духа Святаго ныне и приисно и во веки веков!