Роман
Шрифт:
– Антона Петровича Воспенникова! – громко произнес Роман, вставая с рюмкой в руке.
Дядюшка стал было укоризненно качать головой, но этого тоста явно все ждали, поэтому тут же раздались одобрительные голоса:
– За Антона Петровича!
– Правильно! Давно уж пора!
– Здравие Антона Петровича!
– Пьем за твое здоровье, Антоша!
– Во здравье дорогого и желанного Антона Петровича!
– Будь здоров, Антон! Будь здоров!
Хор голосов заставил дядюшку смириться, и со счастливой улыбкой, со свойственным ему достоинством
– Благодарю! Сердечно благодарю!
Крестьяне, заметив, что на террасе приветствуют Воспенникова, стали подниматься с наполненными стаканами в руках, голоса одобрения слышались среди них.
Вдруг какая-то баба, обходя крестьянские столы, стала пробираться к террасе, осторожно неся свой стакан с водкой. Роман сразу узнал в этой бабе Ротатиху. Приблизившись к террасе, она подождала, пока ее заметят и, когда Антон Петрович повернулся к ней, заговорила своим высоким резким голосом, сильно волнуясь:
– Я вот тутова хочу вам оказать, благодетель ты наш, Антон Петрович, чтоб… и что спасибочко вам за то, что позаботилися о погорельцах бедных, что и поспособствовали нам, храни тебя Господь, родной ты наш! Сама Бога за тебя молить буду и дитям своим прикажу, чтоб молилися по гроб жизни! Спаси тебя Христос!
Она быстро поставила стакан на землю и тут же поклонилась в ноги Антону Петровичу.
– Спаси Христос! Дай Бог здоровья! – послышались голоса крестьян.
Антон Петрович подошел к краю террасы и, подняв рюмку, во весь голос произнес:
– Спасибо, честные труженики! Храни вас Бог!
Слова эти вызвали настоящую бурю одобренья: каждый из крестьян захотел сказать что-то, и шум голосов заполнил все вокруг:
– Спасай Христос, спасай Христос!
– Сто лет тебе жить и не умереть!
– Дай Бог здоровьица, да достатку!
– Чтоб и долгие лета Антону-то Петровичу!
– Слава Отцу и Сыну и Духу Святу!
– Живи сто лет, Антон Петрович!
– Родной ты наш, живи не умирай!
Слушая этот неумолкающий хор, Антон Петрович расчувствовался и прослезился. Сняв пенсне и заморгав, он постоял с проникнувшимся лицом, а потом, повернувшись к крестьянам, поднял руку.
Все разом смолкли, поняв, что он будет говорить.
– Дорогие мои, – прочувственно начал он после небольшой паузы. – Вижу, что любите меня, вижу, все вижу. Один Бог знает, как доволен я, что пришли вы сегодня сюда, ко мне в мой дом, чтобы разделить с нами огромную радость. Смотрю я на вас, и вот что мне хочется сказать вам, сказать от всего сердца… – он помолчал и произнес сильно и громко: – Спасибо вам! Спасибо от меня и от всех сидящих на этой террасе! Спасибо за трудную крестьянскую долю, за ваш ежедневный честный труд, плодами которого мы все пользуемся! Без вашего труда, без ваших добрых и верных крестьянских рук не может обойтись Россия! Не может обойтись она и без ваших сердец, преданных своей Родине! Как великие Атланты, держите вы на своих трудовых
Он склонил седую голову.
– Ура, братцы! – выкрикнул Аким. – Ура Антону Петровичу!
– Ура! Урааа!! Урааа! – на все лады закричали крестьяне. Антон Петрович поднял рюмку, широким движением руки обвел кричащую крестьянскую толпу и эффектно опустошил рюмку. Крик, как по команде, стих, и крестьяне, запрокинув головы, стали пить. На террасе все тоже выпили и с аппетитом приступили к поросенку.
– Ах, смерть моя! – пробормотал Красновский, отправляя в рот солидный кусок, сдобренный хреном. – Ммм… с ума сойти…
– Господи, как все ладно и хорошо! – качал головой Антон Петрович, заправляя салфетку за ворот. – Все вместе, погода отличная, водочка из погреба… Эх! Кабы скинуть еще годочков двадцать! – он подмигнул Роману.
– Кабы тебе, Антон Петрович, скинуть годочков… даже не двадцать, а, скажем, пять, – бормотал, жуя, Красновский, – то ты бы… мммм… сначала б всех нас смехом уморил, потом…
– Потом бы заставил мужиков петь «Хованщину»! – подсказала тетушка. – А потом…
– Вызвал бы Романа Алексеевича на дуэль! – со смехом подсказала Красновская.
– И застрелил бы, чтобы занять его место! – воскликнул Красновский.
Все засмеялись.
Антон Петрович, смеясь, покачал головой:
– Ну нет! Романа подстрелить мне б не удалось. Он сам кого хочешь подстрелит! А вот тебя, Петр Игнатьевич, я бы точно подстрелил!
– И куда же ты меня, позволь спросить, подстрелил бы? – поднял голову Красновский. – В сердце, в голову?
Антон Петрович выжидающе помолчал к громко сказал:
– В хлупь!
Все расхохотались.
Роман смеялся, откинувшись назад, и даже Татьяна рассмеялась, спрятав лицо в ладонях.
Крестьяне тоже смеялись, хотя многие не поняли, о чем шла речь.
– За мной должок, мсье актер! – грозил пальцем Красновский.
Посмеявшись, все принялись за поросенка, и за какие-то десять минут от него осталась только голова, сжимающая в застывшей улыбке морковку. Роман заметил, что Татьяна совсем перестала стесняться и шаловливая детская улыбка то и дело озаряла ее лицо. Она попробовала поросенка, запила его клюквенным морсом и, взявшись за руку Романа, смотрела во все глаза на происходящее. Большие часы на террасе пробили шесть.
– Так, так! – встрепенулся Антон Петрович. – Все идет по плану!
Он встал и, достав из кармана сиреневый шелковый платок, торжественно махнул им.
Тотчас же трое парней в кумачовых рубахах поспешили скрыться, а вслед за ними поднялись со своих мест и тоже заспешили куда-то те самые двенадцать девушек в сарафанах.
Антон Петрович остался стоять.
Гости на террасе смолкли. Крестьяне притихли, вертя головами и переглядываясь.
– Ага. Что-то будет! – пробормотал Красновский, поднимая палец.