Роман
Шрифт:
Крестьяне, повставав со своих мест, подняли наполненные водкой и вином стаканы и принялись пить, запрокидывая назад стриженные в кружок головы.
Роман с наслаждением выпил шампанского, речь Петра Игнатьевича ему понравилась, как нравилось все, что происходило вокруг. Татьяна тоже пригубила вино. Во время тоста она была бледна и сидела опустив глаза.
– М-да, не думал, что наш Петруша может так вдохновиться, – качал головой под общий шум Антон Петрович, с неторопливостью возвращаясь к закуске.
– Mon cher, он жрец храма науки, – возразила ему тетушка. –
– М-да. Молодец, – пробормотал Антон Петрович. – Ну да ничего, мы тоже выступим, мало не покажется…
Красновский между тем усаживался за стол.
– Ну, что, Антон Петрович, гожусь я в тамады? – с довольным видом спросил он.
– Еще бы! – ответил дядюшка.
– Прелестно, Петр Игнатьевич! – сказала тетушка. – Вы просто Демосфен!
– Петр Игнатьевич, поздравляю, – вежливо наклонил седую голову Рукавитинов. – Прекрасный тост.
– Очень правильно сказано, – откликнулся дьякон.
– Ну, а коль правильно… – Антон Петрович поднял графин с водкой, – так и выпить за то не грех!
Привстав, он принялся наполнять рюмки.
В это время попадья подошла к Татьяне и, склонившись к ней, тихо заговорила:
– Татьяна Александровна, душенька, отчего же вы не покушаете ничего? У меня, на вас глядючи, сердце в груди стынет! Разве можно так себя испытывать? Вам же теперь о здоровьице думать надо, душенька вы наша! Съешьте что-нибудь, не печальте нас! Батюшка вон тоже печалится, все меня спрашивает: отчего это Танечка-то Александровна ничего не кушает? А я и подавно вся извожуся, боюсь за вас! Голубушка, вы поглядите, какие кушанья-то хорошие кругом, ведь их православные добрые руки готовили в честь вашего праздничка, а вы брезгуете да стесняетесь. Покушайте, душенька, православные христиане вам спасибо скажут.
И, улыбаясь всем своим добрым пухлым лицом, попадья отошла.
Роман, слышавший все, заметил, что на Татьяну увещевания попадьи подействовали благотворно: она совсем по-детски заулыбалась и расправила плечи, словно стряхивая с них былую скованность. Весело переглянувшись с Романом, она взяла вилку, проколола ей шляпку маленького, аппетитного груздя и отправила в рот.
– Отлично, отлично! – воскликнул Антон Петрович. – Татьяна Александровна, разрушайте, разрушайте эти косные обычаи! Невеста, а тем более жених, должны есть наравне со всеми, и я первый брошу курицей в того, кто скажет обратное! Роман Алексеевич, а ты что отстаешь? Воздай, воздай должное русской кухмистерии!
Романа не пришлось долго уговаривать: подцепив на вилку зажаренный в сметане петушиный гребешок, он отправил его в рот; гребешок оказался нежнейшим, слабо похрустывающим на зубах; за ним последовали: две раковых шейки, пропитавшиеся кисло-сладким томатным соусом, кусок заливной белуги, черная икра, салат из свежих помидоров, соленые волнушки и, наконец, нежнейший поросенок с хреном, солидный кусок которого положил Роману в тарелку Антон Петрович.
– Без поросятины, брат, мы тебя не выпустим! – басил он, сразу наливая ему большую рюмку водки и подмигивая Красновскому, который, понимающе кивнув, плюхнул
– Что вы, зачем же… – беспомощно улыбнулась Татьяна, но Красновский тут же забормотал, накладывая ей белоснежного хрена:
– Татьяна Александровна, этот поросеночек утром еще по травке бегал, а теперь вот изволит лежать на блюде и приветствует вас. Видите, видите, как он подмигивает? Подмигивает и говорит – скушайте мой бочок, Татьяна Александровна, не пожалеете!
– Танечка, не отказывайтесь! – советовала тетушка. – Это прелесть что такое.
– Не скромничайте, Татьяна Александровна, – заговорила Красновская, быстро управляясь со своим куском. – Здесь все свои, а поросятина такая нежная, просто тает на языке…
– Да с хренцом, с хренцом! Мммм! – качал головой быстро жующий отец Агафон.
– Да и сметаночкой сдобрить можно, – советовала попадья.
– Все, все можно! – поднял свою рюмку с водкой Антон Петрович. – Но сперва – выпить! Выпить непременно!
– За здоровье жениха и невесты, – подсказал знакомый усталый голос.
Все повернулись и увидели Клюгина, стоящего в проеме двери, ведущей в прихожую. На нем был старый черный фрак с длиннющими фалдами, в руках он держал букет георгинов и продолговатую коробку, перевязанную бечевкой. Появление его было столь неожиданно, что сидящие за столом замолчали и в полной тишине смотрели на фельдшера.
Только на лугу, у крестьян, было по-прежнему шумно и весело.
Не смутившись замешательством гостей, Клюгин подошел к Татьяне и, протянув ей букет, произнес:
– Поздравляю.
Роману он положил на руку коробку, произнеся то же самое.
– Прошу простить меня за опоздание, – обратился он ко всем, и в его голосе помимо усталости слышалась грусть.
– А вот и не простим! – первым опомнился Антон Петрович, берясь за горлышко графина и приподнимаясь с места. – Без штрафу не простим, Herr Doktor! Ну-ка, бокал, бокал сюда!
Кудрявый парень в кумачовой рубахе подошел с бокалом, стоящим на подносе.
Воспенников быстро наполнил его водкой:
– Вот этак-с… Извольте, Herr Doktor! Пришла пора платить по векселям!
Дядюшка кивнул головой, парень отошел и поднес бокал Клюгину.
Все смотрели на фельдшера. Он молча взял бокал, поднес к губам, выпил, словно воду, и, ничуть не поморщась, поставил на поднос.
– Браво!! – тряхнул головой Антон Петрович. – Вот это по-русски! Просим к столу!
Все оживились и заговорили.
Клюгин прошел мимо сидящих и сел в самом конце стола, рядом с Валентином Евграфычем.
– Отлично, отлично! – повторял Антон Петрович, потирая руки и оглядывая стол. – Кворум есть, а посему надо непременно выпить под поросенка!
– Прекрасная идея! – воскликнул Красновский. – Только ты, Антон Петрович, сперва скажи что-нибудь. Считай, что я тебе передал рог тамады!
– Ну, брат, спасибо! – усмехнулся дядюшка под общее оживление. – Но только я по заказу говорить не умею. А посему скажу тогда, когда время придет! Теперь же тост мой будет краток. За здравие…