Роман
Шрифт:
– Брависсимо, друзья!
– Виват! Отлично!
– Bis!
Антон Петрович поклонился и вдруг поднял вверх руку:
– Silentium!
Шум постепенно стих, и дядюшка обратился к своему сопернику:
– А что, Адам Ильич, коль мы с тобой такие удачливые аматёры палкометания, не разбить ли нам самую сложную фигуру? А кто разобьёт ловчей, тот и победитель!
– Согласен! – ответил Куницын. – Только какую же фигуру нам бить? Уж не “Каланчу” ли?
– Нет, Адам Ильич, не “Каланчу”!
–
– Нет, нет, дорогой Адам Ильич! И не “Потапыча”! Сия фигура не всем известна!
– Что же эта за фигура, коль она не всем известна? – Куницын обвёл глазами посмеивающуюся толпу Антон Петрович взял поданную ему кучерявым парнем биту и подмигнул Акиму:
– Ставь “Пустышку”!
– Слушаюсь! – весело крикнул Аким и побежал к квадратам.
Хитро усмехаясь, он сделал вид, что что-то поставил в квадраты, хотя все видели, что он ничего не поставил.
– Сделано, Антон Петрович! – отрапортовал он и отошёл в сторону.
– Ну-с, Адам Ильич, прошу! – сделал пригласительный жест рукой дядюшка. – Вот она, самая сложная фигура. Разбивается только высшими аматёрами! Прошу!
Все замерли.
Адам Ильич взял протянутую биту, посмотрел на белеющий пустой квадрат. Антон Петрович испытующе смотрел на него, оперевшись на свою биту.
– Так значит, говорите, фигура сия разбивается лишь высшими аматёрами? – задумчиво произнёс Куницын.
– Точно так! – подтвердил дядюшка.
Куницын, прищурясь на квадрат, погладил усы, потом оглянулся на Антона Петровича и лукаво посмотрел на него. Дядюшка ответил всё тем же испытующим взглядом.
Вдруг Куницын отбросил биту, поплевал на ладони и, наклонившись, сделал вид, что берёт что-то с земли, хотя на самом деле он ничего не взял.
Повертев это ничего в руках, он прицелился и изобразил свой размашистый плечевой бросок. Когда воображаемая бита коснулась воображаемой фигуры, раздался громкий хлопок – это Аким и трое парней одновременно хлопнули ладонями по голенищам сапог.
– Попал! Попал! – закричал дядюшка и, подойдя к Куницыну, обнял его. – Ай да Адам Ильич! Ай да аматёр! Браво! Ура полковнику ГГ!
– Ура-а-а! – закричали кругом.
– А вы думали, я не догадаюсь? – смеялся Адам Ильич. – Нет, Антон Петрович, отставные полковники тоже не лыком шиты!
– Браво! Браво! – кричал дядюшка. – Слава Адаму Ильичу Куницыну ныне, присно и во веки веков! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Венок, венок ему на голову! – кричал дядюшка. – Танюша, душа моя! Друзья! Разбить “пустышку” не смогли ни Прянишников, ни Бестужев, ни Ардаль-он Кузьмич! А Адам Ильич Куницын – смог! Смог! Венок, венок ему на благородные седины! Танюша! Мы все требуем!
– Требуем, требуем! – хлопала в ладоши тётушка.
– Требуем! – кричали гости.
– Увенчай, Артемида,
Радуясь и волнуясь, Татьяна перешла к Куницыну, подняла руки с венком, но не выдержала и обняла его.
Куницын тоже обнял её и поцеловал в обе щёки.
– Венец! Венец – делу конец! – аплодировал во всю силу ладоней дядюшка.
Татьяна водрузила померанцевый венок на голову Куницына. Толпа закричала и захлопала сильней. Куницын степенно поклонился.
– А теперь, чтоб поставить точку… – Антон Петрович подхватил с травы биту, размахнулся и метнул её в один из стоящих на лугу фонарей. – Гоп!
Фонарь с треском разлетелся.
Тётушка и стоящие рядом с нею попадья и Красновская ахнули, крестьянская толпа же восторженно закричала.
– Вот так! – заключил дядюшка. – Finita! А теперь – шампанского! Нам – шампанского, мужикам и бабам – водки!
– Ура-а-а! – кричала толпа.
Парни в кумачовых рубахах принесли шампанского, захлопали пробки, и вскоре гости вновь, в который раз пили за здравие новобрачных.
Аким, прикативший из подвала бочонок с водкой, потчевал обступивших его крестьян.
– Итак, друзья, хочу предложить всем новую игру! – начал Антон Петрович, беря новобрачных под руки.
– Никаких игр! – возмутилась тётушка. – Антоша, побойся Бога! Ты их совсем замучил, ты забываешься! Посмотри на Татьяну Александровну, она устала от твоих игр! Знаешь ли ты, что теперь третий час ночи?
– Третий час?! – вытаращил глаза дядюшка.
– Третий час? – удивился пошатывающийся Красновский.
– Быть не может! – удивлялись гости.
– Может, может… – бормотал полулежащий на траве Клюгин. – В этой дыре всё может быть…
– Позвольте, позвольте… – Антон Петрович полез в жилетку за часами. – Господи… и впрямь – два часа двадцать три минуты…
– Как быстро! – произнесла Татьяна, не отпуская руки Романа.
Роман смотрел на неё. Время для него давно уж перестало существовать.
– Убедился? – Заглянув в часы, тётушка зябко повела плечами. – Прохладно… Все устали, молодым пора уединиться, а ты – очередную игру затеваешь.
– М-да… – качал головой дядюшка.
– Лидия Константиновна, кто вам говорит, что мы устали? – начал Красновский, но Надежда Георгиевна цепко взяла его под руку:
– Я, я говорю, что ты устал. Очень устал.
Пётр Игнатьевич беспомощно улыбнулся, разведя руками.
– Да, вот как времечко-то летит! – теребил бороду отец Агафон. – Как птичка Божья. Фьють – и ноченька на дворе. Фьють – ан опять солнышко поднялось… так и живём.
– Не знаю, я был уверен, что все чувствуют время, – рассуждал Рукавитинов. – Это так просто – достал часы и посмотрел…