Романовы. Век первый
Шрифт:
Вымученные предложения русских послов были благосклонно восприняты и в Крыму, и в Константинополе. 4 марта 1681 года в Бахчисарае состоялся торжественный отпуск послов, на котором хан Мурад-Гирей принес присягу на Коране в том, что он и султан «клянутся содержать мирное постановление непорочно двадцать лет». Отпуск послов вылился в настоящий праздник: кто-то радовался наступлению мирных дней, а кто-то и предстоящим «поминкам». Русские пленники радовались скорому возвращению домой. В России же послов ждала поистине триумфальная встреча, особенно в Малороссии. Их встречали с церковными песнопениями, воинскими почестями, хлебом-солью,
Теперь о Запорожье. Дело в том, что эта «деклассированная» вольница, состоящая в основном из «гулящих людей» и добытчиков «зипуна», ни до, ни после описываемых событий – практически никогда – не была последовательной в своих политических предпочтениях. Друзей, союзников и врагов сечевики меняли, исходя из своих корыстных интересов и амбиций часто меняющихся кошевых атаманов. То они воюют татарские улусы, то вместе с теми же татарами устремляются против единокровных украинцев или царских войск. Сегодня они присягают царю, а завтра вступают в переговоры с ханом или польским королем для противодействия русскому продвижению на юг или на запад.
С 1672 по 1680 год кошевым атаманом Запорожской Сечи был властолюбивый, предприимчивый и воинственный Иван Сирко. В его активе к тому времени были блестящие победы над крымчаками (Аккерман, Чигирин, Очаков) и Дорошенко (Капустяная долина вблизи города Умани), выдача Москве очередного самозванца Симеона Алексеевича и «подведение под руку белого царя» некоторых кочевых калмыцких племен. Беда, что в нем не было постоянства: то он верноподданный царя, то его супостат, воюющий его воевод; то он противник Дорошенко, а то приятель и союзник.
В рассматриваемый период времени, когда от Дорошенко отвернулись практически все его полковники и он остался в столице обезлюдевшего Правобережья с пятитысячным гарнизоном, Сирко в обход гетмана Самойловича, с которым у него никак не складывались отношения, на свой страх и риск решил примирить Дорошенко с Москвой. Для этого он еще при жизни Алексея Михайловича выехал с представителями запорожского и донского казачества в Чигирин, где в присутствии духовенства, казачьей старшины, запорожских и донских казаков, представителей гражданского населения принял присягу гетмана Дорошенко «на вечное подданство царскому величеству».
Этот недружественный Самойловичу шаг не был воспринят ни Москвой, ни Киевом, вследствие чего «непонятый» Сирко вновь метнулся к крымским татарам. Накануне первого турецкого Чигиринского похода в 1677 году он без ведома Москвы и Киева заключил перемирие с ханом и не только не помог Ромодановскому и Самойловичу в отражении турецко-татарского нашествия, а, наоборот, помогал отступающим крымским татарам в переправе через Днепр. После этого Сирко затеял игру с польским королем и даже отправил к нему своего сына с сотней казаков, чтобы договориться о совместном наступлении вместе с крымскими татарами против «слободских украинских городов». Хорошо еще, что это предприятие не состоялось.
Однако удивительное дело: царское правительство, несмотря на явные признаки измены со стороны кошевого атамана, радикальных мер к нему не предпринимало, а, стремясь к его примирению с гетманом Самойловичем, посылало ему то увещевательные грамоты, то велеречивых дьяков с уговорами, подкрепляя все это деньгами и подарками в виде сукон и боевых припасов. Лишь со смертью Сирко и избранием на его место Ивана
Здесь уместно будет заметить, что правительству Федора Алексеевича удалось слегка приблизиться к решению еще одной внешнеполитической задачи – калмыцкой. Западная ветвь монголов – калмыки, что в переводе с тюркского языка означает «отделившийся» или «отставший», появились на берегах Волги в 30-х годах XVII столетия. Вели они себя так, как и подобает кочевникам: грабили проплывающие караваны, совершали набеги на русские поселения и поселения поволжских народцев, брали полон и угоняли стада. Были времена, когда они даже прерывали сообщение Царицына с Астраханью. На первых порах им противостояла лишь одна сила – казаки, которые, в свою очередь, совершали набеги на их улусы со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.
Чувствительность казачьих набегов подвигла некоторых мелких калмыцких князьков просить защиты и покровительства русского царя. Взамен они обещали отказаться от враждебных действий против его державы и помогать в борьбе с врагами России. Правительство Федора Алексеевича благосклонно отнеслось к этому предложению. Тут же последовало запрещение казакам нападать на калмыцкие улусы, и это запрещение в общем-то выдерживалось, чего не скажешь о калмыках, которые, даже присягнув царю, вели себя абсолютно непредсказуемо – то заискивающе и подобострастно, то враждебно и агрессивно.
Не все ладно было и на востоке. Овладение турками Чигирином спровоцировало антимосковские выступления и со стороны их единоверцев, проживающих в Поволжье и на Урале. «И мы будем воевать, – заявляли башкиры и татары, – потому что мы с турками одна родня и душа». Они взяли Кунгурский острог, а его окрестные деревни предали «огню и мечу». Та же участь ждала и пензенские посады.
В окрестностях Томска и Красноярска активизировались киргизы. Поочередно поднимались якуты, тунгусы, самоеды. Правда, большая доля вины в этом лежала на сборщиках ясака, которые в погоне за государевой и своей выгодой не останавливались ни перед повторным обложением, ни перед применением силы. Но с учетом того, что царское правительство стремилось «приводить иноземцев под государеву высокую руку ласкою, а не жестокостью», то оно достаточно часто оставляло эти выступления без должного наказания, что, в свою очередь, порождало чувство вседозволенности и провоцировало рецидив антигосударственных выступлений. Хотя с учетом малочисленности и разрозненности туземного населения в Сибири их действия не представляли серьезной угрозы устоям Московского царства.
Следует отдать должное старой гвардии, верно служившей новому царю, как некогда Алексею Михайловичу. Если и были какие-то успехи в военных делах и на дипломатическом поприще, то основная заслуга в этом принадлежала испытанным воеводам и великомудрым посольским дьякам.
А что же наш царь? Федор Алексеевич царем был сначала больше на словах, чем на деле, но постепенно он подрастал, набираясь державности и самостоятельности в своих действиях. В отличие от своего деда и отца, он добился права жениться по любви и отдалил от себя боярина Милославского, попытавшегося было очернить царскую невесту. Малоопытный в делах, как и его отец в начале своего царствования, он был весьма счастлив в выборе себе помощников и учителей.