Романовы
Шрифт:
От Нарышкиной Александр имел двух дочерей; но фаворитка имела и других любовников. Генерал и военный историк А. И. Михайловский-Данилевский вспоминал:
«Государь, как известно, страстно любил Марью Антоновну Нарышкину, которая, однако же, невзирая на то, что была обожаема прекраснейшим мущиною своего времени, каковым был Александр, ему нередко изменяла. В числе предметов непостоянной страсти её был и граф Ожаровский. ...Государь приблизил к себе сего последнего после Фрид-ландского сражения, в котором убили брата его... государь, чтобы утешить его в сей потере, осыпал его милостями. Граф Ожаровский заплатил за сие неблагодарностию, заведя любовную связь с Нарышкиною. Государь, заметя оную, начал упрекать неверную, но сия с хитростию, свойственною распутным женщинам, умела
Он призвал к себе своего соперника, им облагодетельствованного, и сказал ему: “Ты знаешь, сколь нещастий я имел в жизни, но у меня оставалась одна отрада, единственное утешение в свете — в любви Марьи Антоновны, и ты, похитив её сердце, лишил меня моего благополучия, но мстить я тебе не стану; дружеская связь, до сего времени между нами существовавшая, прерывается; ежели ты желаешь, то ты можешь оставаться по-прежнему при мне генерал-адъютантом. Я тебе не буду ни в чём отказывать и позволяю тебе отныне впредь просить всего, что ты ни пожелаешь. Вот моё мщение”».
24-летняя императрица замкнулась во дворце, появляясь лишь на официальных церемониях. Неожиданно для самой себя она увлеклась кавалергардским офицером Алексеем Охотниковым. Недавно найденный дневник императрицы показывает, как зарождалось и росло её чувство: «Воскресенье 6 декабря 1803... Невыразимое счастье после томительной неуверенности. Портрет. Я его видела, прикасалась к нему, упивалась им, осыпала его поцелуями. О, если бы этот портрет умел говорить, он поведал бы тому, с кого он писан, о вещах, в которых тот, быть может, не сомневается». Скорее всего, именно этот миниатюрный портрет Охотникова был найден и сожжён Николаем I после смерти Елизаветы Алексеевны вместе с её письмами. У неё недостало сил противостоять этой любви — 3 ноября
1806 года она родила дочь Елизавету, которую Александр признал, но не любил. Возлюбленный государыни умер в январе
1807 года от «грудной болезни» — скоротечного туберкулёза; в следующем году умерла и рождённая от него дочь.
В июне 1824 года, во время воинского смотра узнав о смерти своей любимой семнадцатилетней внебрачной дочери Софии, император страшно побледнел; однако не прервал занятий и только сказал: «Я наказан за все мои прегрешения». Приближённые Александра отмечали, что он становился всё мрачнее, стал чаще уединяться. «Возносясь духом к Богу, — писал император в 1818 году графине Софье Соллогуб, — я отрешился от всех земных наслаждений. Призывая к себе на помощь веру, я приобрёл такое спокойствие, такой мир душевный, какие не променяю на любые блаженства здешнего мира. Если бы не эта вера, святая, простая, чистая, которая только одна вознаграждает меня за все тяготы, сопряжённые с моим званием, что другое могло бы дать мне силы к перенесению его бремени? Обязанности, налагаемые на нас, надо исполнять просто...»
Одно время царь увлёкся мечтами об «общеевропейской религии» и проявлял интерес к христианским объединениям (чешским «моравским братьям», английским квакерам) и учениям мистиков вроде И. Г. Юнга-Штиллинга, предвещавшего конец истории в 1836 году. С 1813 года под покровительством государя развернуло свою деятельность Библейское общество, целью которого было распространение христианского учения и обеспечение «всякого христианского вероисповедания Библиями тех самых изданий, которые почитаются исправнейшими; доводить Библию до рук азиатских в России народов из магометан и язычников состоящих, каждому равномерно на его языке...». С 1813 до 1826 года было издано свыше полумиллиона экземпляров Ветхого и Нового Завета на сорока одном языке. Министерство духовных дел и народного просвещения руководило
Благочестивый государь стремился улучшить положение духовенства, чтобы усилить его нравственное влияние. Была создана система подготовки кадров: уездные духовные училища, духовные семинарии, духовные академии. Приходское духовенство и монастыри были освобождены от поземельного налога и прочих натуральных и денежных повинностей и от воинского постоя; увеличены постоянные оклады священников и причта. Но при этом Церковь оставалась под бдительным государственным контролем: царские указы окончательно отменили право выбора прихожанами приходских священников. Не случайно граф Аракчеев в 1825 году передал министру внутренних дел «высочайшее повеление» всем губернским властям: не допускать, чтобы традиционное угощение священника сопровождалось приведением его «в нетрезвое положение», поскольку «случалось, что быв оные напоены допьяна, от таковых угощений некоторые из них, духовных, скоропостижно умирали».
Лейб-хирург Дмитрий Климентьевич Тарасов отмечал: «Император был очень религиозен и истинный христианин. Вечерние и утренние свои молитвы совершал он на коленях и продолжительно, отчего у него на верху берца у обеих ног образовалось очень обширное омозоление общих покровов, которое у него оставалось до его кончины». По его повелениям было начато возведение крупнейших храмов Москвы и Петербурга — Христа Спасителя в Москве в память победы в Отечественной войне и Исаакиевского в Петербурге.
Царь всё чаще говорил о желании отказаться от власти. Однако ни у него, ни у объявленного официальным преемником брата Константина не было наследников. Александр I побудил Константина отказаться от трона и манифестом от 16 августа 1823 года передал право на престолонаследие младшему брату Николаю. Однако царь не объявил об этом акте — возможно, опасался каких-либо движений против него с использованием имени великого князя, — создав таким образом ситуацию междуцарствия, чем воспользовались декабристы.
В последнее десятилетие царствования Александра не было ни одного года, когда бы он не совершал длительных поездок по России. В 1816 году он посетил Киев и Варшаву; в 1817-м — Витебск, Могилёв, Киев, Полтаву, Харьков, Курск, Орёл, Калугу, Москву; в 1818-м после Варшавы двинулся в Крым; в 1819-м ездил в Архангельск, Петрозаводск, Финляндию. В 1820 году царь совершил длительную поездку в Осташков, Тверь, Москву, Рязань, Козлов, Липецк, Воронеж, Обо-янь, Чугуев, Харьков, Полтаву, Кременчуг, Умань, Острог, Владимир-Волынский, Варшаву. В 1821 году он отправился в Витебск; в 1822-м — в Псков, Динабург, Белосток, Вильно и опять в Варшаву. В 1823-м ездил по Новгородской губернии и в Старую Руссу, а затем отправился в Мценск, Орёл, Карачев, Брянск и далее на Украину. Во время длительного путешествия в 1824 году Александр посетил Торопец, Боровск, Рязань, Тамбов, Пензу, а затем поехал дальше на восток — в Симбирск, Ставрополь (Волжский), Самару, Бузулук, Оренбург, Екатеринбург, Пермь, Вятку, Вологду.
Как благочестивый паломник посещал он обители и встречался с прославленными подвижниками: в Саровской пустыни беседовал с отцом Серафимом, в Киево-Печерской лавре побывал на исповеди у слепого иеросхимонаха старца Вассиа-на, в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре выстаивал всю монастырскую вечернюю службу и подолгу разговаривал за чаем с одним из старцев, а в четыре часа утра один, без свиты, первым был у дверей собора, ожидая начала нового богослужения. В 1824 году император долго молился в Ростовском Спасо-Яковлевском монастыре у мощей Димитрия Ростовского, а потом беседовал со старцем Амфилохием. Он посещал церковную службу в городских соборах и даже в сельских церквях, где его огорчало «козлогласование»; однажды в октябре 1824 года в одном из сельских храмов он даже сам пел на клиросе вместе с доктором Тарасовым, бывшим семинаристом.