Романтика неба
Шрифт:
Куликов улыбается, возвращает мне бланк. Так и есть: «Пролетаем Чебоксары».
Радист уходит и скоро возвращается:
— Товарищ командир! В Сталинграде плохая погода. Нас догоняет маршал. Он предлагает вам пристроиться к нему и вместе идти на посадку.
Куликов заглядывает в форточку.
— Да вот он — справа, сзади.
Голованов возглавляет нашу группу. Он сам ведет машину. У него настоящий «Дуглас» с моторами «Райт-Циклон», и скорость его несколько больше, чем у нас.
— Хорошо. Передай: «Вас понял, спасибо —
Я немного польщен и немного обижен: «Что это он меня опекает, как маленького!»
Пропускаю вперед «Дуглас» и, нырнув под него, пристраиваюсь справа.
Идем рядом, метрах в восьми друг от друга. С правого сиденья мне улыбается через форточку полковник Петухов и рукой показывает: «Сейчас будем садиться!» Ясно, мы готовы!
В облака ныряем вместе. Снижаемся. Валит густой снег. Хлопья его влетают через щель полуоткрытой форточки и тают на щеках. Не отрываю глаз от самолета Голованова. Теперь мы — целое. Повторяю все его движения. Высота сто метров. Пятьдесят! Голованов уверенно снижается. Он в этих местах когда-то летал, и здесь все ему знакомо. Каждый кустик, каждый овражек.
На приборе нуль! Ага, кажется, пробились! Но видимость скверная: белый покров сливается с падающим снегом. Горизонта не видать, только под нами что-то мелькает, кажется, овраги.
Голованов убавил скорость. Ясно — сейчас он выпустит шасси! Выпустил! Выпускаем и мы. Выпускает закрылки. И мы — закрылки! Идем на посадку, но куда — не имею понятия. Хватился только тогда, когда машина мягко коснулась колесами невидимого снежного покрова. Ну и молодец же Голованов! Вот летчик так летчик! И как он разыскал в такой погоде аэродром?!
На пробеге, отвернув чуть-чуть вправо, стараюсь не терять из виду «Дуглас». А Голованов, как дома: убрал щитки и уже рулит куда-то на приличной скорости. Я восхищен — вот это летчик!
Впереди замаячили темные пятна. Приглядываюсь — самолеты! Стоят, выстроившись в ряд, зачехленные истребители, и рядом громоздятся сугробы.
«Дуглас» затормозил и, подрулив к снежной стене, развернулся. Чихнув синим дымом, выключились моторы. Все — прилетели!
Я поставил свою машину слева от «Дугласа», дверь которого выходила в нашу сторону. В наступившей тишине слышно, как потрескивают остывающие двигатели и гудят вращающиеся роторы пилотажных приборов. Близкие сердцу, родные и знакомые звуки!
Посидели с минутку, приходя в себя. Все-таки полет — это наслаждение. Это музыка. Это радость. А сегодня — особенно. В груди скакали солнечные зайчики. Все было так необычно! Куда мы летим? Зачем летим? Неизвестно. А что может быть заманчивей и интересней неизвестности?!
Неожиданно за бортом послышались крики. Штурман открыл форточку:
— Ого!
Я и сам понял, что «ого!». Кто-то отчаянно ругался, вспоминая всех святых. Куликов фыркнул:
— Вот заворачивает! Вот заворачивает! Ничего себе — встречают. Посмотри-ка, посмотри-ка, — генерал!
Я выглянул в форточку.
— Какого черта вы тут объявились?! — кричал генерал. — Кто вас сюда приглашал? Убирайтесь отсюда сейчас же! Чтоб духу вашего не было!
Топорков с невозмутимым лицом выслушал гневную тираду генерала и, когда тот сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, кончиком пальцев тронул его за плечо:
— Товарищ генерал, доложите, пожалуйста, маршалу…
Генерала словно водой облили. Он вздрогнул, обернулся и обомлел: в проеме двери в накинутой на плечи шинели стоял маршал авиации Голованов.
— Генерал, встречайте гостей! — сказал Голованов, прикрывая рукой улыбку. — Непрошеных. Сейчас прилетят еще четыре самолета. Распорядитесь привлечь их цветными ракетами.
Это что — Америка?
Все вокруг было разбито, разворочено, выжжено. Даже сугробы снега не могли скрыть трагических следов войны. Хозяин-генерал был в отчаянии:
— Да куда же я вас положу?!
Кинулся к телефону, чтобы позвонить в город, там должна быть гостиница для особых случаев, но Голованов властно положил руку на аппарат:
— Ни в коем случае! О нашем прилете никто не должен знать.
Странно все это, таинственно.
Ночевали на полу в чудом уцелевшей избушке, которая была сверху донизу набита постоянными ее жильцами — тощими голодными… клопами. Кошмарная ночь! Чтобы скоротать ее, мы рассказывали друг другу анекдоты, а Романов рассказал нам назидательную быль такого содержания:
…Это было как раз вчера, поздно вечером. Ложимся мы, значит, с жинкой спать. И дверь уже заперли, и свет пригасили. И только-только я задремал, как послышался стук, тихий такой, неуверенный. Нюрка моя — прыск с постели.
— Кто там?
— Это я — Катя.
— Чего тебе?
— Выдь на минутку.
Накинула пальто, влезла в валенки и за дверь. И чего-то там зашептались. А я подумал: «Почему за дверью шепчутся, а не в комнате? Значит, от меня секреты?»
Вернулась, Раздевается, ложится. Молчит.
Спрашиваю для порядка:
— Чего это Катьке так поздно спонадобилось?
— А так, ничего!
И ответила как-то, будто хотела, чтобы я еще раз спросил.
А меня уже заело:
— Как это — «ничего»?
— Да так.
— А все-таки?
Молчит.
А я распалился — что это еще за секреты такие!
— Ну, ты долго будешь молчать?!
Тихо, робко отвечает:
— Да она, знаешь, Ванечка, просила, чтобы ты ей… Ну, это… из Вашингтона чулки со стрелками привез…