Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
Шрифт:
— Ладно уж, — снисходительно ответствовал он.
— Ох, маху я дал! Я, сударь, как выпью малость, так прямо удержаться не могу. Ну, вот меня и понесло… — с убитым видом объяснял Тогуро, покаянно обводя взором беспорядочно громоздящиеся после буйной попойки груды чарок, плошек и тарелочек.
Самурай, сам сильно под хмельком, только пожал плечами и рассмеялся.
— Чего тут так убиваться? Ведь твой-то кошелек не пострадает! — заметил самурай. — Ага! Можно ведь пойти и забрать у них денежки! И говорить ничего не надо — сами знают, что закон нарушили!
— Ну, вроде
— Да ты, брат, совсем очумел! Нельзя же быть таким трусом! При таком подходе ничего ты не добьешься! Хорошо же, я тебе сейчас покажу! Умолкни и иди за мной!
— Ох, сударь, не могу я, не пойду! — твердил Тогуро, в смятении воздевая руки.
— Да уж, если только узнают, повяжут тебя за милую душу, — рассмеялся самурай, подтрунивая над Тогуро. — Послушай, Китайский лев, я ж с тобой сам пойду, Синноскэ Аидзава. У меня, брат, в кошельке ветер свищет. Никаких нечистых на руку чиновников я не побоюсь. А не послушают меня, сами места своего лишатся!
— Да это вы спьяну, сударь!
— Спьяну? Не болтай глупостей! Всего-то выпили чуть-чуть…
— Да ведь, сударь… Вы-то, сударь, человек самого Янагисавы — а он птицу на лету остановит… Может, вам, сударь, и все сойдет с рук, а мне, человеку бедному, ничтожному, за все и отвечать… Ох, не могу я, сударь!
— Вот ведь нюня! Ладно, скажи, чтоб подавали счет. Сколько там набежало?
— Да ведь как же, сударь…
— Покороче! Давай, говорю!
— Так ведь…
С видом величайшего самоуничижения Тогуро хлопнул в ладоши, подзывая хозяйку. Аидзава, вытащив пухлый кошелек настоящего женского угодника и ловеласа, сполна оплатил счет.
— Благодарствую, сударь! — кланялся Тогуро.
— Ну, идем?
— Ох, сударь, трубочку изволили забыть.
— Так и знал!
Хмель, похоже, давал о себе знать. Подобрав серебряную трубку с длинным мундштуком, оба с шумом спустились по лестнице и вышли на улицу. Когда хозяйка пришла убрать остатки ночного пиршества, под подушкой, на которой сидел Аидзава, она обнаружила закатившуюся туда игральную кость.
Сочтя, что находка является все-таки забытой вещью, хозяйка подняла кубик и уже хотела было бежать вслед за гостем, но вовремя спохватилась, решив, что от такой услуги гость, пожалуй, еще сконфузится.
— Ох, сударь! — послышался со двора голос Тогуро. — Нам это… вроде не туда!
— Не лезь не в свое дело! Говорят тебе, иди за мной! — ответствовал Аидзава.
— Не могу я! Не пойду! Ну, пожалуйста, сударь, отпустите меня!
Аидзава, не обращая внимания на слезные мольбы Китайского льва, преспокойно шел по улице, и Тогуро, за неимением выбора, трусил за ним, шмыгая носом и приговаривая:
— Сударь, помилосердствуйте!..
Город был погружен во тьму, и ясная летняя луна висела над крышами.
— Ну, как хочешь — можешь возвращаться, — бросил Аидзава. — Я и один схожу. Только все равно, когда буду с ними разговаривать, скажу, что слышал все от Китайского льва.
— Да?!
— А как же! Ну, идешь или нет?
— Ох, беда! Ведь ежели что, мне за все отдуваться…
— Да ладно тебе! Мы что, прилюдно, что ли, во всеуслышание? Говорят тебе, там у них
— Так ведь он, хозяин дома-то, он ведь голос мой хорошо знает…
— Ну, голос изменить можно — пропищи там как-нибудь.
— Ох!
— Давай, давай! Всего-то дел — только постучать в дверь! Валяй! А я тем временем зайду с черного хода… Как только двери начнут открывать, можешь смываться. Тогда иди сразу ко мне домой, разожги огонь в очаге и жди меня. Я тебя не заставляю попусту из шкуры вон лезть. А долю свою ты все равно получишь. Ежели все так, как ты говоришь, они сегодня вечером точно должны были там собраться.
— Ну да.
— Ага, Исэя из квартала Татибана, Тацудая из Курамаэ и другие. Ставки-то у них там не то что наши — и выигрывают, и проигрывают, должно быть, огромные деньжищи. Я раньше-то не знал, а как услышал, думаю, да разве можно такое упускать?!
Аидзава явно был в приподнятом настроении.
За разговором они незаметно дошли до моста Судзикаи, который упирался в улицу с правой стороны. Не встретив никого по пути, они прошли еще два-три квартала и остановились возле моста Идзуми. По левую сторону виднелись ворота большого подворья, выходящего на лодочную стоянку за дощатой оградой. На навесе ворот поблескивали под луной вылущенные раковины устриц.
— Где тут черный ход? — спросил Аидзава, понизив голос.
Тогуро показал на узкий проход между домами чуть подальше того места, где они стояли.
— Хорошо. Ты подожди, пока я туда зайду, и действуй!
— А потом, значит, идти к вам домой и там вас ожидать?
— Ну да.
Аидзава вытащил из-за пазухи кисет, достал трубку и, сунув ее в рукав, слегка высунул серебряный чубук, который тускло блеснул в лунном свете.
— Ну как? Похоже на дзиттэ, как у сыщика?
Китайский лев рассмеялся с обреченным видом.
Аидзава нырнул в узкий проулок, ведущий вверх по склону вдоль ограды усадьбы. Пройдя совсем немного, он вскоре обнаружил калитку, выводящую на пустырь. Калитка легко подалась при нажатии, и перед ночным гостем открылся хорошо ухоженный сад, освещенный луной. Крадучись, он двинулся дальше, вглубь сада.
Аидзава прослышал от Тогуро о том, что на втором этаже с тыльной стороны этого дома в последнее время повадились собираться богатые купцы, чтобы скоротать время за азартной игрой. [126] Пробравшись в сад и посмотрев оттуда на дом с теневой стороны, куда не попадали лунные лучи, он увидел на втором этаже свет, пробивающийся сквозь щель двери. Похоже было, что там собралось много народу.
126
В токугавской Японии, опиравшейся на идеологию неоконфуцианства, азартные игры были официально запрещены как рассадник нравственной нечистоты и потенциальный источник экономических потрясений.