Роскошь нечеловеческого общения
Шрифт:
– Прав. Ты, Паша, всегда прав. Как ни поверни.
– Не ерничай.
– Я же говорю, ты прав. По всем статьям. История поганая, но я, поверь, ничего сделать не мог. Мне нужно было к нему приехать.
Суханов вовремя осекся, едва не сказав, что, мол, это в их общих с Гречем интересах.
– Нужно... Мне тоже много чего нужно. Я повторяю тебе - ты вошел в политику. Ты уже давно человек публичный. Как Пушкин говорил - помнишь?
– "Я человек публичный...". И поэтому ты уже не совсем себе принадлежишь. Ты должен за собой следить, Андрей, следить за своими действиями.
– Прозрачность всех действий, открытость нашей работы - вот наши принципы. И строжайшее следование закону. Пусть предъявляют претензии - мы ответим. А будь у нас, как говорится, рыльце в пуху, - что тогда? Что до бандитов, я никогда с ними дела не имел и иметь не собираюсь. Повторяю: хочешь работать, как дикий бизнесмен, вожжаться с криминалом - пожалуйста. Только тогда, учти, ты мне не друг, не товарищ и не приятель даже. Тогда ты - мой враг. И разговаривать я с тобой буду, как с врагом. И действия предпринимать соответствующие.
Греч остановился посреди кабинета.
– Пойми, Андрей, пойми, что я хочу тебе сказать. "С волками жить - по волчьи выть" - это не наша установка. У нас она не работает. Я хотя и живу среди волков, как и ты, впрочем, но не хочу выть вместе с ними. Хочу человеком оставаться. В любых условиях. И при любых обстоятельствах. Ты понял меня, Андрей?
Последние слова Греч произнес совсем тихо, глядя Суханову прямо в глаза.
– Понял, - ответил Андрей Ильич.
– Я понял тебя, Паша. Только это...
– Что?
– быстро спросил мэр.
– Это, Паша, в наше время, знаешь ли, роскошь.
– Я тебе больше скажу, Андрюша. Это непозволительная роскошь. Оставаться независимым, когда все вокруг либо продались, либо норовят тебя купить, запугать, оболгать... Это просто непозволительная роскошь. Не-поз-во-ли-тель-на-я! Но мы должны с этим жить. Мы - это ты, я, это люди, с которыми мы работаем. А иначе я не могу.
– Это сложно, Паша.
– Сложно. А кто говорил, что будет легко? Знаешь, я думаю, что человеческие качества, простые человеческие качества - честность, в первую очередь, перед самим собой, независимость, порядочность, в конце концов, - они важнее всех политических рейтингов и всего остального. Я не говорю уже о жизни человека...
Суханов посмотрел на часы.
– Куда сейчас?
– Куда... Встреча у меня... Деловая.
– А-а, - Греч усмехнулся.
– Ну, давай. Постарайся больше не ставить нас в такое положение...
– Проблема снята, - ответил Суханов и, пожав мэру руку, повернулся к двери.
Запикал мобильный телефон. Греч поднес трубку к уху, послушал несколько секунд.
– Да. Я все понял. Скоро буду.
– Что-то случилось?
– Суханов замер в дверях, услышав в голосе Павла Романовича знакомые еще по девяносто первому году интонации - они возникали только во время большой беды.
– Случилось. Лукин в больнице.
– Что с ним?
Суханов прикрыл дверь.
– Пожар на даче.
– Паша, я там буду через два часа. Сейчас мне обязательно нужно быть в офисе, посмотреть кое-какие платежи, а потом заехать еще в одно место... Короче, я решаю все ту же проблему. Это очень важно. Для всех нас.
Греч кивнул.
– Я тебе верю, Андрей Ильич, - сказал он, снова серьезно взглянув Суханову прямо в глаза.
– В любом случае, сегодня еще свяжемся.
Греч взял трубку внутренней связи.
– Я сейчас выезжаю. Машина на месте?.. Все, хорошо, спасибо.
– Андрей Ильич...
Крамской стоял на пороге кабинета и как-то странно мялся. Он вошел следом за Сухановым. Генеральный директор еле-еле успел сесть за стол и раскрыть папку с платежными документами.
– Слушаю тебя. Что еще у нас случилось?
– Случилось... Уезжаю я, Андрей Ильич.
– То есть как? Куда?
– Увольняюсь. И уезжаю. Я ведь вам ничего не должен, да?
– Ты что? Что за шуточки?! Что все это значит?
Крамской сделал глубокий вдох и посмотрел в глаза шефу, который вскочил из-за стола и с побагровевшим лицом шагнул к своему заместителю.
– Андрей Ильич...
– Ну что?!
– Суханов схватил Крамского за лацканы пиджака.
– Что ты мне тут несешь?!..
– Отпустите...
– Юрий Олегович, продолжая смотреть Суханову в лицо, взял его за запястья и крепко сжал.
– Отпустите, Андрей Ильич...
– Я тебя отпущу! Я тебя сейчас так отпущу!...
– Да пошел ты!
Крамской с силой толкнул шефа в грудь, и Андрей Ильич отлетел назад, едва не упав спиной на письменный стол.
– Так, - сказал Суханов, тяжело дыша.
– Так... Теперь давай-ка, дружок ты мой, поговорим спокойно... Извини, что я так... нервы...
– Ладно вам, - хмуро бросил первый заместитель.
– Я сказал - все. Ухожу. Так надо. Кранты мне. А тут вы еще...
– Расскажи-ка, что за "кранты"? Что ты мне гонишь пургу какую-то?.. Скажи толком...
– Толком? Хорошо. Подставили меня. Круто подставили. И вам меня не вытащить. Только я сам смогу это дело как-то развести... Но лишь в том случае, если уеду.
– Да объясни ты, что происходит! Что я тебе, пацан, что ли? Говори все как есть!
– Как есть...
– Крамской снова вздохнул.
– Все, что я могу вам сказать, Андрей Ильич...
– Ну! Ну не тяни кота за это самое... Давай смелее, Юра, не робей...
– Не робей, - повторил Крамской.
– Не робей... Ладно. Все, что я могу сказать, это... Либо вы отойдете от выборов Греча, либо...
– Либо что?
– помрачнев спросил Суханов.
– Сами понимаете, Андрей Ильич.
– Значит, так?
Суханов отошел к окну и выглянул на улицу. Бывший первый заместитель Суханов уже решил для себя, что Юра Крамской в любом случае "бывший", как бы ни развернулись дальнейшие события - молчал, поправляя перекошенный галстук.
– Да. Другого варианта не существует. Вы уж мне поверьте. Я вас никогда не подводил. И то, что говорю сейчас, - истинная правда.
– Истинная правда... Непозволительная роскошь, - как бы про себя проговорил Суханов.