Россини
Шрифт:
— Да, мы, потому что я хочу быть с вами, хочу помогать вам добиваться успехов, хочу петь в ваших операх! С таким молодым и красивым маэстро это должно быть одно удовольствие.
— Но вы, синьорина…
— Я — Марколини, Мария Марколини [27] .
— Знаменитая контральто? Какое счастье!
Удивление и радость Джоаккино искренни. Он слышал о Марколини как о самой блистательной надежде оперного театра — дивный голос, огромный талант, пылкий темперамент.
27
Марколини,
— Вы так молоды! — восклицает он.
— Увы, мне уже не восемнадцать, — смеется она, показывая изумительные зубы. — Но я и не стара.
— Это видно. И так прекрасна!
— Не шутите.
— Как же я могу шутить по такому серьезному поводу!
— Значит, я вам нравлюсь?
— Не заставляйте меня краснеть.
— Я спрашиваю об этом потому, что если я вам нравлюсь, значит, вы напишете для меня прекрасные арии в ваших новых операх.
— Пожалуй! Но пока у меня нет контрактов.
— Нет? Не страшно. Я вам немедленно устрою контракт.
— О синьорина!..
Они так увлечены разговором, что даже не замечают, с каким любопытством наблюдают за ними окружающие, да и как было не смотреть на них — красивая пара: юноша и девушка не могут оторвать глаз друг от друга, словно хотят заглянуть в самую душу.
— Что вы сейчас собираетесь делать?
— Ничего. Когда есть возможность, я всегда счастлив ничего не делать.
— Не хотите ли послушать, как я пою?
— Я не смел попросить вас об этом.
— Тогда пойдемте со мной. Знаете куда? К импресарио театра Корсо. Он готовит интересный осенний сезон и хочет заключить со мной контракт. Кстати, а почему бы вам не написать для меня новую оперу? Хотите?
— Еще бы! С удовольствием! Только надо, чтобы прежде это захотел импресарио.
— Мы заставим его захотеть. Как хорошо, что я решила прийти на этот концерт! Думаю, что мы с вами прекрасно поладим, маэстро.
— Что может быть лучше!
— Вы любите музыку? Любите искусство?
— Обожаю.
— Я тоже. А певиц тоже… любите?
— Если они похожи на вас, обожаю, так же, как музыку.
Она с вызовом смотрит ему прямо в глаза.
— Маэстро, но это едва ли не признание в любви.
— Почему едва ли? Оно вырвалось так непроизвольно, и я не собираюсь от него отрекаться. Вы можете эти мои слова принять за легкий ветерок, щекочущий уши, и отпустить их на волю. Но я поймаю их и верну вам — с большим удовольствием.
Красавица смеется.
— Думаю, мы с вами прекрасно поладим, Джоаккино.
Марколини была бесподобна. Она властно заявила импресарио театра Корсо:
— Хотите, чтобы я была у вас примадонной?
— Очень! Вы будете самой яркой звездой
— Хорошо. Я предлагаю вам возможность заполучить еще одну такую звезду — маэстро Джоаккино Россини.
— Слышал это имя.
— А я его знаю. Это гений! И я горю желанием петь в его новой опере. Более того, если не пойдет его новая опера, я петь не буду!
Импресарио весьма заинтересован в том, чтобы удержать Марколини: она так привлекает публику… Поэтому он подписывает контракт с молодым Россини — маэстро чембало и дирижер. Заказывает ему и оперу для нового сезона.
— Для сезона и лично для меня! — замечает Марколини.
— Прежде всего для тебя! — шепчет ей счастливый Джоаккино.
Импресарио вручает ему либретто, на которое нужно писать музыку. Это комедия в одном акте «Странный случай». Комедия? Просматривая ее, маэстро краснеет. Это глупая и непристойная стряпня из вульгарных ситуаций и двусмысленностей, изложенная ужасными стихами. Автор ее некий Гаэтано Гаспарри из Флоренции.
— Нравится? — интересуется импресарио на другой день.
— Это позор! — возмущается Россини. — Глупых либретто сколько угодно. Но такое безобразное даже представить себе невозможно!
— Не хочешь писать на него музыку? Жаль. У меня нет другого, так что придется подождать до следующего сезона.
— Ждать? Нет, нет! Я молод, я не могу ждать. Это роскошь, которую могут себе позволить только пожилые люди. Можно лишь чертыхаться, что нужно писать музыку на такие паршивые стихи.
Открыв наугад либретто, Джоаккино читает: «Слова твои вливают в меня любовный жар, и я подозреваю… Ах, что? В груди пожар». Отменная скотина!
— Кто?!
— Поэт!
— Почему?
— Потому что написал такие стихи и предложил эту дурацкую историю — влюбленный, чтобы избавиться от соперника, заставляет его поверить, будто девушка, за которой тот ухаживает, не девушка, а переодетый евнух. Какой «странный случай»! Как гениально! Как тонко! Но ведь это же идиотизм! Разве не так?
— В общем-то так. Но если это интересно закручено…
— Закручено это безобразно и не очень пристойно.
— Минуточку. Есть выход из положения. Если учесть, что нам некогда искать другое либретто… Напиши красивую музыку, и никто не обратит внимания на плохие стихи.
— Именно это я и попытаюсь сделать. Но повторяю: позор, что композиторы вынуждены писать красивую музыку лишь для того, чтобы публика не замечала чьих-то плохих стихов. Рано или поздно нужно покончить с этим безобразием! И если бог даст мне силы…
Так или иначе Джоаккино принимается писать музыку. Но вдохновляется он не корявыми стихами и глупейшими ситуациями либретто, а чудными, лукавыми, пылко зовущими к любви глазами Марколини, которая все больше доказывает ему, что стала доброй, верной подругой. Поцелуй — и рождается кабалетта. Объятие — и вот уже готова ария. Интимный разговор без свидетелей — и вот он, маленький дуэт для сцены в сопровождении струнных. Опера писалась легко и быстро, словно плыла на волнах нежности.