Россия и ислам. Том 3
Шрифт:
– азербайджанские шииты «в силу свойства турецкой расы, изуверно… преданы своей вере»121;
– «…отличительным признаком тюрка является совершенно слепая вера, ненависть к отвлеченным рассуждениям, религиозный консерватизм и фанатизм, нетерпимость к другим верам.
В высшей степени этими качествами отличаются узбеки, или тюрки Средней Азии; напротив, турки-османы, в крови которых есть известная примесь европейской, фанатичны менее узбеков, хотя ничуть не менее тверды и консервативны в вере.
Середину между теми и другими (и по географическому положению и по религиозному настроению) занимают тюрки-азербайджанцы,
– «не одаренная от природы»123, ретроградная, «раса турецкая («тюркская». – М.Б.), несмотря на множество подталкиваний со всех сторон, желает коснеть в своем застое, упорно противится пробуждению»124, наслаждаясь своей «любовью к умственной неподвижности и слепым консерватизмом в обычаях»125;
– у этой расы «подлинный агрессивный фанатизм»126;
– эта же «узконетерпимая» раса «склонна к косности, неподвижности, умственному застою, нелюбви к рассуждению»127 и т. д.
Тюркам128, как я уже не раз говорил, Крымский противопоставляет в первую очередь арийцев (преимущественно – персов), а также и семитов (арабов), которые, впрочем, занимают второе – после арийцев – место в расовой иерархии.
Рожденный воображением Гобино, Ренана, Кремера, Карра де-Во, ее образ сам начал оказывать влияние на реальность, став органической частью интеллектуального каркаса не только западной, но и российской исламистики. И хотя Крымский совершенно ничего нового по сравнению с соответствующими западными первоисточниками не добавляет – ни в концептуальном, ни в терминологическом, ни в фактографическом планах – к характеристикам арийцев, семитов и тюрок, тем не менее на российское общественное мнение они производили впечатление возбуждающих новинок, пытающихся дерзко противостоять универсалистским концептам – будь то традиционно-христианские или либералистско-секуляристские.
Книга Крымского «Мусульманство и его будущность» (1899) сразу же стала широко известной, вызвав восторги одних (в том числе высококвалифицированных ориенталистов вроде – уже упомянутого мною в предыдущей главе – Александра Шмидта) и гневные нарекания других – как мусульманских идеологов, так и православно-миссионерских обличителей ислама129. Уверен, что до Крымского в российском культурном ареале не было еще столь неутомимо, темпераментно и последовательно ведущейся пропаганды плотно сконцентрированных и ничем не замаскированных расистских воззрений.
Русскому самосознанию уже было известно – в том числе и благодаря Достоевскому, – что оно также имеет честь называться «арийским»; ему, конечно, давно были привычны самые грубые нападки на «турок» и их отечественных родичей и пособников в лице татар, сартов и прочих; оно готово было признать – пусть снисходительно, с кучей оговорок – величие и арабских культуротворящих потенций.
Но все это воспринималось эпизодически и фрагментарно, вне широкого культурно-исторического контекста, без сколько-нибудь связной теоретической базы и емких обобщений.
Крымский дал и то, и другое, и третье. Травмированному – как и он сам130 –
Новоиспеченный ариец, «средний русский» был рад услышать, что – его восточный «младший брат», иранец, имеет – в отличие от своего антагониста, тюрка, – «живую, умную натуру»132:
– они же, «родственные нам азиаты-арийцы… в ближайшем будущем… обгонят всех остальных мусульман (хотя эти «азиаты-арийцы», как помним, «возмутительно лживы»133. – М.Б.)… Народ этот чрезвычайно остроумный, склонный к свободомыслию и чуждый религиозного фанатизма» (Крымский, не жалуя религиозный фанатизм, ультраклерикализм и им подобные явления, резервирует их за вызывающей у него отвращение «тюркской расой»134);
– они-то (с сочувствием цитируется Дози), «а никак не арабы, придали исламу крепость и силу, а вместе с тем из их же недр вышли наиболее замечательные секты»135, наиболее оригинальные поэты и мыслители (тогда как тюрки дали лишь одного «гения – философа-аристотелика Фараби», да и то потому, что он развивался в благоприятствующей интеллектуальным достижениям «персидско-арабской обстановке»136);
– они – но не те, кто имеет «смешанную кровь», а «чистые иранцы», – всегда будут «понимать ислам в духе прогрессивном, либеральном»137;
– ариец-таджик «резко отличается от тюрка тем, что с ним можно вести самые вольнодумные споры о религии, и он старается разбить противника доказательствами логическими, тогда как тюрк считает страшным кощунством подвергать какое-нибудь предписание религии даже самому легкому критическому обсуждению»138 и т. п.
Арийцев Крымский видит творцами форм, укрощающих хаос, деформированного в основном тюрками бытия и могущими придать и реальный и символический порядок беспорядочному мусульманскому миру – конечно, при условии многоаспектной адаптации к европейскому этосу.
Но если Гобино, Ренан, Карра де-Во и другие сводили внутриисламские коллизии в основном к тотальной конфронтации «g'enie semitique» и «g'enie aryen» и, главное, крайне отрицательно оценивали первый, наделяя всеми мыслимыми и немыслимыми добродетелями второй, то Крымский все же довольно сочувственно относился к семитской расе, и не только к «чистым арабам», но и к своим соотечественникам – евреям, защищал их от инсинуации черносотенной прессы139.
«Арийцы и семиты, – подчеркивает Крымский, – наиболее даровитые из мусульман. Остальные мусульмане принадлежат к племенам, природные дарования которых стоят значительно ниже европейских»140.