Россия и современный мир №3 / 2016
Шрифт:
На пороге экономического кризиса, начавшегося в конце 2008 г., «восстановительный период» в России был в основном завершен. Главный вызов в связи с этим представляет не сам последовавший спад. Проблема в том, что предшествующий экономический рост в значительной степени основывался на использовании перераспределенных активов и производственных мощностей советского периода. С одной стороны, необходимость модернизации в сугубо техническом смысле – обновление основных производственных фондов, создание новых инфраструктурных объектов, внедрение новых технологий и т.п. – несомненна. С другой стороны, очевидна и проблематичность решения этой задачи на основе сложившихся механизмов накопления и распределения.
Значительный рост объемов производства и доходов населения между кризисами 1998 и 2008 гг. не сопровождался позитивными сдвигами в структуре экономики. Его двигателем был рост спроса, обусловленный увеличением экспорта сырьевых ресурсов в стоимостном выражении. За период с 2000 по 2008 г. выручка только от экспорта нефти,
Фактором, компенсирующим недостаток частных инвестиций и поддерживающим экономический рост на высоком уровне, стало увеличение государственных расходов. «Несмотря на создание и активное наполнение нефтегазовых фондов, досрочное погашение значительной части внешнего долга, – писали А. Кудрин и О. Сергиенко, – Россия оказалась одной из немногих нефтедобывающих стран, где в докризисный период государственные расходы росли относительно ВВП» [5]. Этот процесс был связан не только с возрастанием роли государства в перераспределении, но и с расширением непосредственного участия государства в экономике. Это было продиктовано стремлением возместить недостаток инвестиций, мобилизуемых рыночным путем, поддержать стратегически важные и социально значимые предприятия и отрасли, консолидировать «расползшиеся» в ходе приватизации активы в рамках вертикально-интегрированных комплексов. В результате за последние годы «роль государственного сектора в российской экономике возросла. По оценкам Минэкономразвития, доля государственных и контролируемых государством компаний достигает 45–50%. Удельный вес таких компаний в инвестициях составляет около 40%» [5, с. 12].
Рост государственного участия в экономике был до определенной степени неизбежен. Это обусловливалось как начавшимся соревнованием «государства» с «бизнесом», сросшимся с федеральной и региональными элитами к концу 1990-х годов, так и сугубо экономическим фактором – недостаточностью частных накоплений. Но продолжение этого роста не представляется ни оправданным с учетом эффективности сформировавшихся в результате механизмов и институтов, ни возможным с учетом бюджетных ограничений. Единственным источником долговременного роста являются в сложившихся условиях частные инвестиции. Но и на этом пути возникают сугубо экономические препятствия. «С точки зрения нормы сбережения Россия в докризисный период практически не уступала “азиатским тиграм” – Южной Корее, Гонконгу, Малайзии, поддерживая ее на уровне выше 30%. В 2009 г. норма сбережения снизилась до 23,4% от располагаемого дохода, поэтому актуальна задача ее восстановления. Что касается нормы накопления, то она, за исключением 2007–2008 гг., не превышала 22% ВВП, это более чем на 10 п.п. меньше, чем в упомянутых странах. Для сближения нормы накопления и нормы сбережения надо прежде всего сократить вывоз российского капитала из частного сектора (он составляет от 7 до 13% ВВП, т.е. больше половины величины накопления основного капитала)» [5, с. 7].
Решать эту задачу часто предлагалось и предлагается за счет обеспечения благоприятных институциональных и экономических условий. Но нельзя забывать, что в арсенале доступных для политиков средств всегда остаются инструменты государственного регулирования и контроля. Ориентация на их использование возрастает при склонности к принятию наиболее быстрых, простых, понятных, а главное – «популярных» решений. Следует заметить, что понятие институтов в экономической науке включает не только формальные нормы и правила (в их появлении и изменении отечественная политика никогда не испытывала недостатка), но и неформальные принципы и правила поведения. Быстро изменить их нельзя.
Еще А. Смит утверждал: «Бережливость, а не трудолюбие, является непосредственной причиной возрастания капитала. Правда, трудолюбие создает то, что накопляет сбережение. Но что бы ни создавало трудолюбие, капитал все же никогда не мог бы возрастать, если бы бережливость не сберегала и не накопляла» [11, с. 249]. Россия в действительности, несмотря на огромные потенциальные богатства, не является богатой страной с точки зрения доступных для инвестирования ресурсов. Провал в объемах инвестиций, начавшийся с конца 1980-х годов, значительно усугубил отставание от ведущих экономик в производительности труда и других важнейших показателях, которое неуклонно увеличивалось уже с 1960-х годов. Нельзя отрицать успехов, достигнутых в период экономического роста первого десятилетия XXI в. Но несмотря, например, на значительный рост активов банковской системы России (в 2,5 раза только с 2007 по 2011 г.), их совокупная величина (41,6 трлн руб., или около 1,4 трлн долл. на 1 января 2012 г.) [10, с. 12] была меньше активов одного Bank of America (около 2,3 трлн долл. на конец 2010 г. 32 ), входящего в четверку крупнейших американских финансовых институтов. Неудивительно, что, по некоторым оценкам, средний уровень производительности труда в российской экономике составлял от 17 до 26% от американского уровня. Это, в частности, выражается в том, что для производства 1 т стали в нашей экономике требуется в 3 раза больше рабочих [см.: 14].
32
Источник: Bank of America Corp. 2010 Annual Report. .
Рассмотрение
В российской экономической науке сформировалось направление, представители которого обосновывают необходимость проведения новой индустриализации («неоиндустриализации») за счет применения мер государственного регулирования и планирования [см., напр.: 2]. Несмотря на различия в подходах, экономисты этого направления в той или иной степени опираются на эмпирические данные, характеризующие экономическое положение страны, собственную интерпретацию некоторых идей Дж.М. Кейнса и представителей кейнсианства, учение о циклах (волнах долговременной динамики), представляющее разновидность теории реального цикла Н.Д. Кондратьева и его современных последователей. Практические рекомендации этих авторов основываются на том, что ключ к решению стоящих перед страной проблем лежит в скорейшей ликвидации технологического отставания, обращения вспять процессов деиндустриализации и просто деградации целых отраслей при активном участии государства, в том числе и в финансировании инвестиционных программ. Задача модернизации таким образом выступает как задача преимущественно техническая: модернизация рассматривается как индустриализация. За скобками, однако, остается, как правило, политическая составляющая: роль эффективного государства, по существу, выводится из желания и готовности осуществлять предлагаемую политику. Однако достаточно ли стремления проводить активную государственную политику в области модернизации для преодоления проблем, пронизывающих все уровни управленческой иерархии?
Практические рекомендации, разрабатываемые в рамках указанного направления, во многом (но не во всем) отражали модель развития последнего десятилетия. Возможно, окончательные итоги функционирования активно создаваемых за эти годы бастионов «государственного капитализма» подводить еще рано. Но сегодня их определенно нельзя считать вдохновляющими. Конечно, это можно считать результатом не развития государственного капитализма, а его недостаточного развития. Но каким образом можно было бы обеспечить долговременное и устойчивое поступление необходимых для этого ресурсов? Действительно, проблему часто предлагается решить за счет национализации «сырьевой ренты». Но, во-первых, это не отменяет зависимости от внешнеэкономической конъюнктуры, без преодоления которой невозможна реализация долгосрочной стратегии развития. Во-вторых, может ли смена собственника изменить принципы распределения получаемых от продажи на внешних рынках ресурсов без смены элиты и отхода от сложившейся этики экономического поведения? Определенным (и не очень обнадеживающим) ответом на этот вопрос может служить процесс выращивания отечественной «олигархии», вполне, как оказалось, совместимый и с «уходом» государства в 1990-е годы и с его «приходом» в 2000-е. Можно ли считать, далее, что «огосударствление» наиболее прибыльных высот национальной экономики не затронет уровни малого и среднего бизнеса? Отметим лишь, что «развитие малого и среднего бизнеса», ставшее уже ритуальным заклинанием, само превратилось в бизнес, питаемый где ручейками, а где и потоками бюджетных средств.
Значительное внимание политической составляющей модернизационного процесса уделялось в концепции «авторитарной модернизации», предполагающей неизбежность ограничения политических прав и свобод для успешной реализации соответствующих экономических мер [см., напр.: 4]. При этом «авторитарная модернизация» теоретически совместима и с моделью, предполагающей преимущественную опору на частные инвестиции как на источник развития. Данная концепция подчеркивает необходимость не всякого авторитаризма, а «авторитаризма развития». Однако в этом случае фундаментальным ограничителем выступает «кадровый вопрос». На какую часть существующей элиты мог бы опираться «просвещенный» авторитаризм? Будет ли он обладать временем и ресурсами для выращивания новой? Без ответа на эти вопросы экономические преимущества жесткого курса не очевидны. Изменение политического режима не может само по себе решить структурные проблемы и преодолеть экономические ограничения. Отсутствие кадров модернизации практически неизбежно приведет к усугублению «ресурсного проклятья», доведя коррупцию и разложение до новых «высот».
Противовесом указанным подходам стало обоснование необходимости развития с опорой на частные инвестиции, предполагающее, в качестве необходимого дополнения, расширение политических прав и свобод. Условие реализации данной модели в полемически заостренной форме может быть выражено так: «Не нужно создавать институты развития, не нужно призывов к модернизации – если инфляция будет низкой, придут деньги и сделают модернизацию» [7]. Даже если этот тезис справедлив с макроэкономической точки зрения, следует отметить, что логика развертывания политических процессов в периферийной экономике не сможет воспрепятствовать требованиям большего перераспределения излишка и соответствующему раскручиванию инфляции. Фактическая динамика событий последнего времени скорее подтверждает, чем опровергает этот вывод. Стремление к реализации масштабных инновационных и прочих проектов и программ в отсутствие внятного решения таких потенциально взрывоопасных для бюджета проблем, как дефицит пенсионных накоплений при одновременном расширении социальных обязательств, вряд ли можно считать случайным зигзагом. В условиях сокращения политических дивидендов от быстрого экономического роста и роста спроса общества на перемены возможности для проведения консервативной финансовой политики сужаются. Но и достижение желаемых низких значений инфляций вряд ли способно автоматически «привести деньги» в необходимых объемах, решить задачи модернизации с учетом сложившейся структуры экономики и масштабного технико-экономического отставания. Проблема субъекта модернизации и в этом случае остается ключевой.