Россия нэповская

Павлюченков Сергей Алексеевич

Но данный курс, равно как и все остальные проводившиеся в то время партийные кампании, осуществлялся ЦК с помощью хорошо налаженного бюрократического механизма. Это в значительной мере предопределило и кампанейский характер проводимых мероприятий, и их в большей мере партийно-политическое, а не социально-экономическое содержание.

Эволюция нэпа потребовала внесения значительных корректив в определение различных слоев крестьянства, а новый курс — «лицом к деревне» — предоставлял известную свободу единоличному накоплению. Это вело к усилению расслоения в деревне, росту числа зажиточных хозяйств. В новых условиях требовалось отказаться от практики зачисления их всех в группу кулацких хозяйств и дать новую теоретическую оценку процессу расслоения.

Сложность вопроса заключалась, во-первых, в том, что в деревне не так отчетливо и ясно, как в городе проявлялись классовые признаки. В деревенской действительности, «чистые» пролетарии, как и «чистые» буржуи, встречались довольно редко. Но если сельских пролетариев можно было определить по отсутствию у них собственного хозяйства, то разграничение середняков и деревенской буржуазии без определенных критериев было существенно

затруднено.

Во-вторых, основой для выработки классовой политики в деревне в области налогового законодательства, землеустройства, машиноснабжения, кредитной и кооперативной политики, административной практики служили данные статистических переписей и обследований. Однако из-за быстрого, динамичного развития села в условиях нэпа они зачастую значительно опаздывали, или бывали, когда применялись разные методики, крайне противоречивы. Это также затрудняло применение полученных сведений для определения классовых групп крестьянства.

В-третьих, центральные партийные и советские органы большие надежды на получение информации, отражающей деревенскую действительность, возлагали на сельские Советы и партийные ячейки. Но в действительности ввиду низкого культурного уровня и недостаточного практического опыта у местных работников, а в некоторых случаях их «идеологической невыдержанности» центр не получал необходимых объективных сведений.

Народный комиссар земледелия А. П. Смирнов выступил на страницах «Правды»: «Мы должны в зажиточной части деревни ясно разграничить два типа хозяйства. Первый тип зажиточного хозяйства чисто ростовщический, занимающийся эксплуатацией маломощных хозяйств не только в процессе производства (батрачество), а главным образом путем всякого рода кабальных сделок, путем деревенской мелкой торговли и посредничества всех видов «дружеского» кредита с «божескими процентами». Второй тип зажиточного хозяйства — это крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении, вкладывающее свои собственные средства (зачастую получаемые в результате жесточайшей урезки своих потребных нужд, доходящей даже до форменного недоедания), главным образом, в живой и мертвый инвентарь хозяйства, улучшенные семена, стремящиеся применять при ведении сельского хозяйства все известные ему улучшенные способы обработки. Всякая бессмысленная травля такого рода хозяйства должна быть решительно прекращена. Крайне важно понять, что неверный подход к этой группе создает в деревне панику, которая прежде всего отражается на середняке, создает психологию своего рода производственного пораженчества. Наоборот, наша задача — создать в деревне производственную психологию, психологию накопления ценностей, а не такую, при которой мужик боится завести лишнюю корову, как бы в кулаки не записали. Перед нами стоит задача не борьбы с этим здоровым ростом хозяйства, а, наоборот, задача использования его сбережений в нужном нам направлении» [508] .

508

Правда. 1925. 3 февраля; Цакунов С.В. Указ. соч.; НЭП: приобретения и потери. М., 1994.

Наркома поддержал Калинин: «Вообще кулак из экономической категории деревни превратился в политического козла отпущения; где что бы ни стряслось — гадит кулак. По глубоко укоренившемуся мнению советского аппарата и значительного числа наших товарищей, кулак является причиной всех зол в деревне, тем самым, по моему, он не только несет уже большую положительную работу: вносит успокоение в советское общество, что причины зла и бед найдены, остается найти лишь средство излечения их… Расслоение деревни есть необходимое следствие ее экономического роста. Насильственная борьба с расслоением, поскольку она будет тормозить увеличение производительности, экономически вредна и политически бесцельна». Расслоение деревни не только не мешает росту коллективного хозяйства, а, наоборот, увеличивает производительность и товарность в сельском хозяйстве, и, следовательно, подготовляет элементы к коллективизму и, как бы это не казалось парадоксальным, расчищает почву для советской деревни.

В докладе Каменева на XIII съезде был дан примерный расклад удельного веса социальных слоев в деревне: Все крестьянство «разбито на три группы: маломощное, среднее и зажиточное. И вот, очень приблизительно, с вариациями по районам, но в общем и в целом картина рисуется такая: маломощное крестьянство представляет 63 % крестьянского населения. В его руках 74 % хозяйств и 40 % посева и только половина рабочего скота — 50 %. Эта группа крестьянства, представляющая ³/₄ всех хозяйств, имеющая 40 % — меньше половины — посева, имеющая половину рабочего скота, покупает половину всей промышленной продукции, которую покупает деревня. Вот первая прослойка. Вторая — среднее крестьянство. Оно представляет 23 % населения, — около ¹/₄ будем считать грубо, — имеет 18 % всех хозяйств, ¹/₄ всех посевов, ¹/₄  рабочего скота, покупает 30–50 % всей продукции промышленности, которую берет у нас деревня. И, наконец, — зажиточные, богатые. Они составляют 14 % населения, имеют 8 % хозяйств, но 34 % всего посева, ¹/₄ всего рабочего скота и покупают ¹/₅ всех продуктов нашей промышленности» [509] .

509

Лицом к деревне. Сборник докладов, речей, статей и резолюцию по вопросам кооперативной и партийной работы в деревне. Л., 1924. С. 44–45.

Но

эти высказывания представляют собой всего лишь официальную версию расслоения деревни. Интереснейшая дискуссия на тему «Кого считать кулаком, кого — тружеником? Что говорят об этом крестьяне?» развернулась на страницах газеты «Беднота». Начало ей положило публикация письма вятского крестьянина Г. Смердова, в котором автор спрашивал:

«1. Можно ли считать буржуем крестьянина, имеющего от 2 до 4-х коров, 2–3 лошади и приличный дом?

2. Можно ли считать буржуем и кулаком арендатора мельницы, если он ведет дело честно и по советским законам?

3. Можно ли считать кулаком бедного человека, который на гроши торгует исключительно для того, чтобы не умереть с голоду?» [510]

Редакция газеты, вынося письмо Смердова на обсуждение самих крестьян, хотела выявить степень их интереса к поставленной теме по различным регионам страны, выяснить, какую роль будет играть в высказываемых соображениях имущественный признак по сравнению с другими, получить из писем дополнительную информацию о настроениях крестьянства [511] .

510

Кого считать кулаком, кого — тружеником? Что говорят об этом крестьяне? М., 1924. С. 19–20; См. также: Соловьев А.Н. Кого считали кулаком в 1920-е годы; К истории предпосылок перегибов в деревне// Вопросы истории КПСС. 1990. № 10. (В этой статье представлен подробный разбор исследований 1920-х годов.)

511

Там же. С. 14.

Подавляющее большинство участников дискуссии считали недостаточным определять принадлежность к кулачеству только лишь по имущественному признаку. В таком подходе они справедливо видели угрозу крестьянскому стимулу для подъема личного хозяйства за счет железной силы воли и энергии [512] . Вместе с тем они отмечали, что «у многих дореволюционных кулаков, имевших по 4–6 лошадей и коров, по 70–100 овец, осталось по 1 лошади и 1 корове, но все же принимать их в число честных тружеников еще рано» [513] .

512

Там же. С. 57.

513

Там же. С. 55.

Жизненный опыт и политическое видение проблемы подсказывали крестьянам свое решение вопроса: «Не тот кулак, кто честно трудится и улучшает хозяйство для восстановления разрушенной страны приобретением лишней головы скота и тому подобное, а кулак тот, кто и до настоящего времени не может примириться с рабоче-крестьянским правительством, шипя из-за угла на власть и оплакивая сладкие николаевские булки…» [514] .

Несмотря на то, что крестьянские корреспонденты считали необходимым учитывать также «наличие эксплуатации чужого труда, жизни на чужой счет», «кто живет на нетрудовой доход», в 1920-е годы основным показателем для определения кулачества оставался имущественный фактор [515] . Эти признаки неполно улавливались представителями различных партийных и государственных органов, обследовавшими и собиравшими различные статистические сведения, необходимые для определения изменений социальной структуры деревни в годы нэпа. Они не учитывали и такую оценку крестьян, как: «В своей деревне всякий крестьянин очень хорошо знает, кто как нажил состояние: своим ли трудом или чужим…» [516] .

514

Там же. С. 49.

515

Там же. С. 68, 52.

516

Там же. С. 55.

И далее. «Не богатство, а его душу называют кулаком, если она у него кулацкая» [517] . Здесь присутствует социально-психологический признак. Крестьяне обращали на него внимание, отмечая, что в их среде немало таких, у которых хозяйство маломощное, а психология, настроения и взгляды кулацкие. «И для них невозможно определение с точки зрения материальной» [518] .

Относительно вопроса Г. Смердова: «Можно ли считать буржуем и кулаком арендатора мельницы, если он ведет дело честно и по советским законам? — мнения разошлись. Одни считали, что если вести эксплуатацию предприятия без привлечения труда посторонних лиц, исключительно силами своей семьи, то кулаком такого арендатора назвать нельзя [519] . По мнению других, любой арендатор, как бы честно «ни работал и как бы ни соблюдал советские законы, под категорию труженика не подходит», потому что в этом случае присутствует «известная цель наживы за счет другого» [520] .

517

Там же. С. 53.

518

Там же. С. 23.

519

Там же. С. 27, 29, 33, 52, 61.

520

Там же. С. 78.