Росстань

Гурулев Альберт Семенович

Устя опрометью, ни на кого не глядя, кинулась из избы. Только дверь глухо стукнула, да в сенях уроненное ведро загремело. Северька — следом. Нашел ее в сараюшке, где обычно зимовали ягнята. Уткнувшись носом в подол, дуреха ревела. Парень осторожно погладил Устину голову. Устя всхлипнула и затихла.

— Экая ты. Глаза у тебя всегда на мокром месте.

Устя обхватила шею Северьки, притянула к себе.

— Боюсь я. Тятя задуреть может. Заупрямиться.

— Не ровней нас считает?

—

Не про то говоришь ты. Не хочет он, чтоб я из дома уходила.

Северьке это новое.

— В вековухах тебя хочет оставить? Или как? Ты-то согласна за меня пойти?

— Спрашиваешь тоже, — Устя засмеялась. Не поймешь у этих баб, плачут и смеются — рядом.

Когда молодые вернулись в избу, на столе уже стоял расчатый банчок спирта. На первый взгляд, сватовство шло нормально. Старик Громов облапил за плечо Алеху, предлагал выпить. Алеха не отказывался. Отчего не выпить с хорошим человеком.

Но Федоровна сидела молча, постно поджав губы. Мужиков она явно не одобряла. Сватовство, можно сказать, не получилось. А значит, и спирт пить не ко времени.

Но мужики, видно, чувствовали неловкость и выходить из-за стола не спешили. Соблюдали приличия.

— Садись, парень, с нами, — пригласил Алеха Северьку.

Алехе не хотелось обижать сватов. Жених к новой власти близок. А власть вообще дразнить не надо.

— Я ж со всей радостью породниться с вами готов, — голос у хозяина добрый, ласковый. — Только как я Устю из дому сейчас отпущу? Николай служит. Помощница одна — Устя. Подождать надо.

Резонно, все правильно вроде говорит Алеха. Но чувствуется, не договаривает чего-то. Стыдно сидеть Северьке в крюковской избе. Нежданно-негаданно отказ получил. Одно успокаивает: Устю родительский отказ тоже не радует. Ушла она за занавеску, спряталась от гостей, молчит.

Федоровне тоже сидеть у Крюковых не хочется. Алеху она насквозь видит. Не хочет справный хозяин отдать дочь за ергу. Ерги — бедняки — всегда не в почете. Приехали бы сватать девку от хозяина, к примеру, от Силы Данилыча, отказу не было б.

Федоровна оказалась права. Да и не трудно было разгадать Алеху. Как только сваты отъехали от ворот, Алеха сказал притихшим женщинам:

— Худой бы я был отец, если бы отдал дочь в нужду. Да на Усте сейчас любой будет рад жениться.

Мать промолчала. А Устя жестковато сказала:

— Воля твоя, тятя, отдавать меня или не отдавать. Но за другого не хочу.

— Придет Николай, там видно будет, — Алеха не хочет бабьего скандалу. — Ты только, девка, сама подумай, да и мать спроси: позволит ли она тебе замуж идти без церковного венчания. Ведь Северька в комсомол записался. А такие в церковь не ходят.

Для матери такой довод важный.

— Неужто сватается, а сам без венчания хочет?

—

А ты как, старая, думала?

— Да робятенки-то, будто набеганные, будто в подоле принесенные станут считаться. Крапивники, — пугается жена.

— То-то, — Алеха вылил в стакан остатки спирта. — А ты чего, Устя, на это скажешь?

Но Устя молча вышла за дверь.

У сватов, у тех тоже настроение неважное. Федоровна даже в телегу не села, пошла сразу домой. Глаза от Северьки спрятала, будто виновата в чем.

Сергей Георгиевич сердито крякнул, хлестнул коня.

— Не зная броду, не лезь в воду.

Северька промолчал. Неохота со стариком в разговор пускаться, душу бередить.

В этот день Северька остался дома. Не пошел ни к парням, ни на вечерку. Казалось: все знают о его позоре, смеяться будут. Не в глаза, так за спиной.

Перед вечером в избу ввалился Федька. Шумный, поворотливый.

— Тоскуешь? Плюнь. Лечить я тебя пришел.

— Где столько времени пропадал? В бакалейки бегал?

— Бегал.

Лечение у Федьки известное — выпивка. Сам достал стаканы из щелястого шкапчика, взял с полки хлеб.

— Устя тебя любит? Любит. Так мигни ей, и она убегом уйдет. Останется Алеха с носом. Ты только мигни. Устя девка решительная.

— Ладно тебе, — остановил друга Северька. — Помолчи.

— И помолчать могу, — охотно согласился Федька. — Только выпьем давай.

Федька плотно уселся за столом, опрокинул стакан, сочно захрустел соленым огурцом.

На краю стола показался крупный таракан. Непугливый, он, пошевеливая усиками, словно принюхивался.

— И тебе выпить хочется, — Федька согнул заскорузлый палец, щелчком сбил таракана.

— Тараканья у нас хватает, — голос у хозяина пустой. — Ночью аж шум на столе стоит.

— Да выпей ты! — вдруг взъярился Федька, увидев, что Северька все еще держит стакан в руках.

Северька выпил вино без удовольствия.

Федька посидел недолго. Обозвал друга бабой и ушел.

Тихо в доме, пусто. Отец с расстройства взял ружье и уехал стрелять жирных осенних тарбаганов. Когда за окном стемнело, в сенях послышались шаги. Кто-то чужой шарил дверную ручку.

«Еще кого черти несут», — подумал Северька без удовольствия. Дверь заскрипела, мигнул огонек лампы над столом.

— К вам сразу и не попадешь.

Устя! Вот ее-то Северька ждал меньше всего. Обида и радость хлынули в душу парня.

— Один сидишь?

— Один. С кем еще?

— Не рад вроде, что пришла.

Северька стоял перед гостьей растерянный, недоумевающий. Но вдруг сорвался с места — жалобно простонали половицы, — принес из кути еще одну лампу. Протер закопченное стекло, чиркнул спичкой. Но Устя дунула на огонек.