Ростов Великий
Шрифт:
Княгиня Мария, зная, как хочется Любаве вновь повстречаться с Нежданом, не раз и не два навещала боярина, и каждый раз замечала, как оживал при виде боярышни Корзун, и как счастливо искрились у обоих глаза.
Любава, распрощавшись с боярином, как на крыльях по сеням летала. Щеки её пылали, глаза блестели.
Княгиня же шла не торопко, улыбалась. Вот и еще скоро одной свадьбе быть. А ведь сколь в Чернигове на Любаву боярских сынков заглядывались. Были и красавцы писаные, но боярышня ни на кого даже смотреть не хотела. И вдруг в тяжело недужного Неждана влюбилась, только и разговоров о нем. Пойми вот тут
Сама Мария была на четвертом месяце. Князь Василько прибыл из похода не на коне, а в возке. В терем входил, опираясь на двух гридней. Мария, встревоженная, с заплаканными глазами, встретила мужа на крыльце.
— Господи! Никак, ранен, любый мой.
Горячо обняла Василька, и всё заглядывала, заглядывала в его неспокойные, нахмуренные глаза.
— Ничего, ничего, Мария. Зацепили малость. То еще не беда.
Прислонил ладонь к округлившемуся животу, улыбнулся.
— Так, сказывала, сын будет?
— Сын, любый мой. Сын!
В Серпень, на святого Лаврентя, [78] белогостицкие мужики, по обычаю, ходили в полдни на Вексу глядеть, как бежит река; коль тихо, то осень будет тихая, благодатная, а зима без вьюг.
— Ну, слава тебе Господи! — размашисто крестились мужики. — С хлебушком ноне будем.
— Не скажи, — хмуро произнес Лазутка. — Теленок еще в брюхе, а хозяин с обухом.
— К чему клонишь, Скитник?
— Серпень по Мокриде [79] примечают, а на Мокриду всю ночь дождь лил.
78
Св. Лаврентий — 10 августа.
79
Мокрида — 19 июля.
— Не каркай! — ворчливо обронил староста Митяй.
— Каркай, ни каркай, а примету не обманешь.
Митяй погрозил Лазутке мослатым кулаком:
— Типун те на язык!
То, что вскоре хлынут небывалые дожди, замечал Лазутка и по другим приметам. Так и вышло. С половины августа до самого декабря густая тьма закрыла небо, и шли беспрестанные дожди. Хлеб и сено погнили на полях и лугах; житницы стояли пустые.
По Руси загулял глад и мор. За четь [80] ржи платили уже по гривне серебра, но простолюдинам такие цены были недоступны.
80
Четь или четверть — старая русская мера объема сыпучих тел, содержащая в себе 8 четвериков (около 200 литров).
Лазутка отнес на торги дареную Нежданом шубу, но купцы даже от богатой мягкой рухляди отворачивались, требовали злата, серебра и драгоценных каменьев. Еле выторговал Лазутка шубу за семь фунтишков хлеба, но у зимы брюхо велико. Уже в марте сосельники приели собак и кошек, а затем принялись готовить варево изо мха, из коры сосны и липы. Началась повальная смерть. Оставшиеся в живых, «простая чадь резаху
Семья Егорши и к мертвечине не прикасалась, и на разбой (как многие) не выходила.
— То — святотатство, — умирая, говорил старый Скитник. — Глад и мор по грехам нашим. — Князья, в нелюбье своем, забыли Бога и всё враждуют. Вот и наказывает всех Господь. Не пора ли одуматься властителям нашим?..
Это были последние слова Егорши. Он ушел первым в иной мир. За ним — старая Варвара, Маняша и двое сыновей.
Лихолетье бродило по Руси.
Часть третья
Глава 1
ОЛЕСЯ
— Беда, Василь Демьяныч!
Купец Богданов, степенный, дородный, с кудреватой светло-русой бородой, недоуменно глянул на запыхавшегося холопа.
— Чего ты, как загнанная лошадь?
— Беда, сказываю… Лазутка Скитник твою Олесю увез!
— Как это увез?
— На Соборной площади кинул в возок — и был таков. Я, было, погнался, да где там. Умчал Лазутка, теперь ищи — свищи.
Василь Демьяныч угрозливо поднялся с лавки, вытянул плетку из-за голенища сапога и стеганул Харитонку.
— Куда смотрел, пес?! Забью!
Хлесткие удары обрушились на холопа, пока в повалуше не оказалась жена купца Секлетея.
— Да что ты, государь мой? Охолонь!
Василь Демьяныч отшвырнул плетку и приказал:
— Беги, шелудивый пес, на конюшню. Выводи с Митькой коней — и в погоню. А я к князю Василько. Авось сыскных людей даст.
— Да что стряслось, государь мой? — вопросила супруга.
— Срам на мою голову, вот что. Треклятый ямщик Лазутка дочь похитил. Белым днем. За неделю до венца!
Секлетея всплеснула руками и залилась горькими слезами.
Пятнадцать лет назад молодой ростовский купец Василий Богданов уехал по торговым делам в Углицкое княжество. Уезжал после Покрова, а вернуться в Ростов Великий норовил к Егорию вешнему. [81] Всю долгую осень и зиму проживал у знакомого купца Демида Осинцева. Был Василий Богданов в ту пору не столь уж и богат, но промышлял торговлишкой довольно умело. В свои тридцать пять выглядел куда молодцом. Рослый, с широкими покатыми плечами и благолепным лицом. Женщины заглядывались на купца-молодца, но он, казалось, не замечал их взглядов: верен был супруге своей Секлетее.
81
Егорий вешний — 9 мая.
И всё же как-то на торгу, что близ деревянного княжеского детинца, запомнилась купцу одна молодка — среднего роста, белолицая, большеглазая, с пушистыми иссиня-черными бровями.
Молодка долго присматривалась к круглой бобровой шапке и тихонько вздыхала.
— Аль приглянулась? — спросил Василь Демьяныч.
Молодка подняла на купца свои лучистые, васильковые глаза, улыбнулась краешками полных вишневых губ и… смутилась, отчего на её бархатных, мягких щеках заиграл румянец.
У Василия Демьяныча аж сердце оборвалось. Ну и лепая же молодка, Господи!