Росяной хлебушек
Шрифт:
– Не надо об этом! – попросила, нахмурив тонкие брови, Елена Сергеевна.
Через час она сумела отпроситься, ушла в свою горенку и ещё долго читала. Когда глаза устали, она просто лежала, укрывшись широким шерстяным платком. За окном задувал ветер и пошевеливал занавеску. Она погасила лампу, в окно тут же, будто ждала этого, заглянула яркая северная звезда и долго стояла, покачиваясь, в синем стекле.
Под утро, когда гирька часов стукнула об пол и часы остановились, проснулась Хитриха. Яркая луна заливала кухню, и клетчатая тень от спинки стула добралась до дверей. Голова слабо кружилась, и сердце ныло от какой-то непонятной тревоги.
«Басёна, открой!» – зашептала она громко, оглядываясь на кухню. Какая-то жилка, туго натянутая, так и дрожала, надрываясь, в груди. «Открой!»
Елена Сергеевна испуганно вскинулась и замерла, прислушиваясь, не понимая, что там, за дверьми, потом впустила Хитриху:
– Что, что стряслось, Ефросинья Егоровна?
Хитриха, не слушая, крутанулась, щёлкнула крючком, запирая двери и прижимая к груди руки, прошептала дрожащими от страха губами:
– Ой, Басёна! Там у меня кто-то чужой! Мужик какой-то чужой, пришёл и спит!
– Какой мужик? – вздрогнула Елена Сергеевна. – Где? Кто?
– У меня в комнате!
– Так это же сын ваш, Ефросинья Егоровна, что вы! Успокойтесь, не надо, это же сын, сын ваш, Серёжа! – Она уже хотела облегчённо рассмеяться.
– Нет, Басёна! Это не мой сыночек, это мужик какой-то чужой. Мой сыночек вот какой! – И она, отняв от груди руки, показала школьную карточку Сергея. – Он у меня маленький, худенький, курточка на молнии – я её в райцентре на картошку выменяла, а тот большой, здоровый! Неужели я своего сыночка, кровинушку, не узнаю. Басёна, поди прогони его! Я боюсь!
– Как же я прогоню его, Ефросинья Егоровна, когда он сын ваш! Он приехал к вам вчера из Ленинграда. Вы разве не помните? Что с вами? Господи!
– Это не он! – Губы Хитрихи дрожали. Она замотала головой. – Не он. Я знаю! Пойдём, ты сама всё увидишь!
Испуганная, Елена Сергеевна прошла на кухню, помедлив, зажгла свет. Хитриха уселась поближе к дверям и попросила, прижимая кончик платка к губам:
– Разбуди его! Скажи ему, пусть уходит. Я боюсь его!
«Как же я разбужу его? – подумала в страхе Елена Сергеевна. – Что ему скажу? Господи, да что за беда-то такая!» В её глазах заблестели слёзы. Но, слава богу, кровать в тёмной комнате скрипнула, и в дверях показался заспанный и удивлённый Сергей Иванович:
– Вы чего не спите-то? Ночь на дворе! Мам, ты чего?
– Уходи! – тихо, почти плача, прошептала непослушными губами Хитриха. – Уходи! – сдавленно крикнула
– Мама, ты что? Это я, Серёжа, Сергей!
– Не подходи! Это не ты!
– Ефросинья Егоровна! Ну как вы можете? – в отчаянье вскрикнула Елена Сергеевна. – Это же он, Серёжа! Ефросинья Егоровна!
– Елена Сергеевна! Елена! Вы подите к себе, пожалуйста, я сам с мамой поговорю! Не бойтесь, идите! – взволнованно попросил Сергей Иванович. – Это с ней бывает! Всё сейчас пройдёт!
– Не уходи! – жалобно попросила Хитриха. – Пусть он уйдёт! Сам!
Сергей Иванович быстро подошёл к Елене Сергеевне и мягко и настойчиво подвёл к дверям:
– Пойдите, пожалуйста, пойдите, я вас прошу. Всё хорошо будет!
Елена Сергеевна видела, что он нервничает и едва сдерживает себя. И подчинилась.
В своей комнате она слышала тихие голоса и плач, что-то брякало и стучало. Она несколько раз порывалась бежать на кухню, но удерживала себя. Ей было страшно и не по себе от увиденного. В висках ломило – так сильно разболелась голова. И даже выпитая тройчатка не помогала.
За окном светало. Елена Сергеевна прижалась лбом к холодному стеклу. За ручьём, над домами, заструились к небу первые розовые дымки. Вставало солнце. С берёз беззвучно сыпался снег. В доме было тихо. Потом дверь скрипнула, и кто-то постучался к ней.
– Войдите! – сказала Елена Сергеевна и обернулась.
Это был Сергей Иванович. Он был в незастёгнутой шинели и в лётной фуражке. Она подошла и заглянула в его расстроенное и печальное лицо.
– Я так и знал, что вы не спите, – сказал он.
– Как мама, Ефросинья Егоровна? – спросила она.
– Всё так же! – Его голос дрогнул. – Она меня не признаёт. Она согласилась выпить лекарство, успокоительное, – я из Ленинграда привёз, и сейчас уснула. Я с утра схожу в больницу. Не знаю, что делать… Она меня гонит!
– Вы можете остаться у меня, – сказала Елена Сергеевна. – Я через час уйду на работу. Вы чаю хотите?
– Нет, спасибо! Нет. Я, пожалуй, пойду – так будет лучше.
– Но куда же вы пойдёте из своего дома, Сергей Иванович?
– Пойду! Не могу в четырёх стенах. У меня одноклассники здесь живут, к ним пойду. – Он посмотрел на неё, невесело усмехнувшись. – Такие вот дела! Домой ехал! А вам спасибо за всё, что вы для мамы делаете!
Перед работой Елена Сергеевна заглянула к Хитрихе – та тихо спала на сыновней кровати. Остро пахло лекарством. Часы молчали. Елена Сергеевна хотела подтянуть гирьку, но передумала. Смахнув слёзы, она бесшумно прикрыла двери и вышла на улицу. Падал снег. Небо затягивало серой тучей. Было зябко и неуютно.
День начался трудно. Уроки не удались. В классе она, вдруг забывшись, долго смотрела в окно и молчала, и дети, не понимая, что с ней, весело смеялись. Перед ёлкой она отпросилась сбегать домой.
Сергея Ивановича почему-то не было. Ефросинья Егоровна привычно сидела перед окном, поставив на подоконник Серёжину детскую карточку.
– Как вы, Ефросинья Егоровна? – с тревогой спросила Елена Сергеевна. Всю дорогу, пока она бежала к дому, её сердце было не на месте.
– Хорошо, Басёна! – удивлённо посмотрела на неё Хитриха. – Я от Серёженьки письмо сегодня получила. Приедет скоро, вот жду. Он у меня маленький, беленький. Вот карточка его, посмотри. Его ни с кем не спутаешь. Приедет, подарков привезёт…