Рота стрелка Шарпа
Шрифт:
— Э-э, сэр. — Харпер был робок, как монашек.
— Да!
— Это правда?
— Что именно?
Ирландец смотрел в сторону:
— Болтают, что вы потеряли роту, а новый капитан — мальчишка из 51-го.
— Не знаю, Патрик.
— Ребятам это не понравится, сэр.
— Чёрт! Ребятам надо меньше полоскать языком!
— Спаси, Господи, Ирландию!
Дорога к центру города поднималась под крутым углом. Некоторое время оба молчали, сохраняя дыхание.
— Значит, это правда. А вы говорили с генералом?
Шарп поморщился. Конечно, мысль такая ему в голову приходила, но он
— У пэра нет времени подтирать мне сопли, Патрик.
Харпер со злости походя врезал кулаком по ближайшей стене, всполошив дворнягу:
— Поверить не могу! Они не могут так с вами поступить.
— Могут — не могут, поступили же.
— Идиоты! — Харпер секунду поразмыслил, — А если перевестись?
— Куда?
— Обратно к стрелкам.
— Это ничего не даст. Офицерья у стрелков с избытком.
Харпер помедлил:
— Сэр, можете мне кое-что пообещать?
Шарп улыбнулся:
— Догадываюсь и обещаю.
— Святый Боже! Я не хочу оставаться в этом полку без вас, а на новом месте вам будет нужен здравомыслящий человек вроде меня.
Дойдя до офицерского дома, они расстались. Шарп остановился в арке ворот и взглянул на небо.
Огромная туча накрыла Элваш своей тенью. Будет дождь.
— До встречи в четыре, Патрик.
В четыре новый полковник устраивал смотр своему воинству.
— До встречи, сэр.
Шарп не знал, на месте ли Уиндхэм. Задержавшись в передней, стрелок бездумно рассматривал ряд чистых новеньких киверов на стойке. В столовую идти не хотелось. Безмолвное соперничество с Раймером, сочувствие товарищей-офицеров — только не сейчас. Над строем головных уборов висела большая мрачная картина. Она изображала сожжение какого-то святоши в белой сутане. Судя по энтузиазму, с которым солдаты подбрасывали хворост в его костёр, бедняга успел им изрядно надоесть своими занудными проповедями. Взгляд у мученика был отрешённый, но, вместе с тем, в нём таилось некое торжество. Было видно, что ему пришлось немало потрудиться, чтобы добиться этой казни. Шарп от души надеялся, что когда огонь разгорится, ублюдку будет больно.
— Капитан Шарп? — в дверях стоял маленький майор с аккуратно подстриженными усиками.
— Сэр?
— Колетт, майор Колетт. Будем знакомы. Наслышан о вас, наслышан. Прошу сюда.
Шарпу пришло в голову, что злость редко приносит удачу. Устыдившись своей агрессивности, он дружелюбно подмигнул нарисованному страстотерпцу: «Прости уж!»
— Что, Шарп?
— Ничего, сэр, ничего.
Он последовал за Колеттом в малую гостиную. Благодаря тяжеловесной коричневой шторе на окне помещение было погружено в сумрак. Стены украшали многочисленные полотна на религиозные сюжеты, подобные тому, что Шарп видел в прихожей. Полковник Уиндхэм сидел за низким столиком и кормил мясом псов. На появление в комнате Шарпа с майором он никак не отреагировал.
— Сэр! Вот Шарп, сэр! — Колетт с Уиндхэмом были схожи, как две капли
— Вы любите собак, Шарп?
— Да, сэр.
— Верные твари, Шарп. Корми их сытно, бей часто, и они будут готовы за тебя в огонь и воду. Совсем как солдаты, не правда ли?
— Так точно, сэр. — Шарп вертел кивер в руках, переминаясь с ноги на ногу. Плавным жестом Уиндхэм пригласил его сесть.
— Взял сюда лучшую свору. Надеюсь поохотиться всласть. Вы, часом, не охотник?
— Нет, сэр.
— Отличный спорт! — полковник дразнил пса куском говядины, заставляя высоко подпрыгивать. Наконец, Уиндхэм швырнул мясо. Собака схватила его на лету и, рыча, уволокла под стол.
— Никогда не балуйте их. Очень плохо сказывается. Джессика, моя жена.
— Ваша… Э-э?
— Жена, Шарп, жена. Её зовут Джессика. Леди полковника, что-то в этом роде. Миссис Уиндхэм.
Полковник так резко сменил предмет беседы, что до Шарпа не сразу дошло: тот говорит не о собаке под столом, а об овальном портрете на столешнице. Портрет был заключён в пятнадцатисантиметровую рамку из серебра, затейливо украшенную резьбой. Изображал он матрону с просто уложенным тёмным волосом, практически отсутствующим подбородком и недовольным выражением лица. Она явно не относилась к тем людям, которых Шарп мог пожелать себе в спутники, случись попасть на необитаемый остров. Однако полковник смотрел на рисунок очень тепло:
— Добродетельная женщина. Делает этот мир лучше.
— Да, сэр.
Шарп был сбит с толку. Он готовился к разговору о роте, о Раймере, к разносу за инцидент в конюшне, а вместо этого новый командир батальона разглагольствовал о супруге.
— Она весьма проницательна, Шарп. Знает о вас. Когда я сообщил, что принял батальон, она прислала мне вырезку из газеты. Очень хорошего мнения о вас.
— Спасибо, сэр.
— Она всегда стремится видеть в людях только хорошее. Не так ли, Джек?
— Всегда, сэр! — как понял Шарп, функции майора при полковнике сводились к тому, чтобы подтверждать всё, что бы тот ни сказал.
— Что за уродливую сцену я вынужден был наблюдать у конюшни?
— Личный спор, сэр. Но всё утряслось. — Шарп не отказался бы от удовольствия «утрясти» Хейксвелла ещё разок.
— Из-за чего спор?
— Честь девушки, сэр.
— Девушка местная?
— Испанка, сэр.
Уиндхэм брезгливо поморщился:
— Из тех, что следуют за армией, без сомнения. Я хочу, чтобы вы избавились от женщин. Кроме законных жён, разумеется. Остальных — вон. Избавьтесь от блудниц, Шарп.
— Не понимаю, сэр.
— Шлюхи, Шарп. Шлюх — прочь! — полковник поднял бровь, а стрелок украдкой покосился на портрет суровой полковничихи. Добродетельная миссис Уиндхэм, видимо, решила начать улучшать этот мир с превращения солдат Южно-Эссекского в монахов.
Командир счёл тему исчерпанной. Шарп — нет.
— Куда я их дену, сэр?
— Кого?
— Соседний батальон, кого ж ещё!
Колетт в ужасе всплеснул руками, но Уиндхэм, занятый своими мыслями, пропустил дерзость мимо ушей: