Ротмистр Гордеев 2

Дашко Дмитрий

Последний голубь взмывает в воздух, я провожаю его взглядом. Но, что это? Наперерез нашему посланцу из-за дальних деревьев устремляется тэнгу.

Чёрт, неужели японцы так близко от нашего тайного убежища? Это первая плохая новость. И вторая… Тэнгу настигает нашего голубя. Птица мечется, пытаясь избежать поимки.

Вскидываю карабин — была, не была: не знаю, что хуже, перехват нашего послания командованию или обнаружения себя противником? Задерживаю дыхание, жму на спуск, передёргиваю затвор, целюсь, стреляю.

Тэнгу,

не успевает дотянуться до моего голубка, кубарем валится с небес в сторону нашей многогрешной земли. Кажется, от него во время попадания даже перья в разные стороны полетели, но думаю, это иллюзия — разглядеть такие мелкие подробности на таком расстоянии без хорошей оптики невозможно. Голубь благополучно скрылся из глаз, но и тэнгу сумел выправиться над самыми деревьями и превратить падение в хромающий и кособокий, но всё же горизонтальный полёт.

— Отряд! Тревога! В ружьё! — командую я.

Я сам только что раскрыл противнику наше местоположение, так что теперь надо удирать, путая следы, если хотим уцелеть.

Интерлюдия 1

Иттохэй (рядовой первого разряда) 14 полка армии Микадо Масаро Морита стоял на посту у провиантского склада, когда со стороны леса показался странный человек. Незнакомец был гол и грязен, явный гайдзин — сквозь грязь у неизвестного проступала белоснежная кожа. С первого взгляда Морита решил было, что человек — в крови, но это закатное солнце так прихотливо окрасило его тело своими лучами. Часовой действовал строго по уставу. Сорвал с плеча арисаку с примкнутым штыком и рявкнул срывающимся от страха голосом.

— Tai tte, dare ga rai tei ru to! (Стой, кто идёт!)

Штык смотрел точно в направлении приближающегося голого гайдзина. И дрожал мелкой дрожью. Гайдзин с каждым шагом был ближе.

— Тai tte, shi ha utsu deshou!!! (Стой, стрелять буду!!!)

Морита передёрнул затвор, досылая патрон в ствол. Гайдзин был уже в шаге от часового — штык упёрся в его грязную голую грудь.

— Chouhou bu no Ishikawa taisa ga hitsuyou desu. (Мне нужен полковник Исикава из разведки.) — Гайдзин тщательно выговаривал японские слова, явно, некогда крепко им заученные наизусть.

Морита чуть отодвинул штык от груди незнакомца, поднёс к губам висевший на шее свисток и резко дунул три раза.

Спустя несколько часов у штабной палатки в расположении 14 полка японской императорской армии остановились двое всадников: полковник генерального штаба Исикава и британский военный агент при японской армии майор Флетчер. Они спешились, оставили коней у коновязи и вошли в палатку.

Зрелище им предстало фантасмагорическое. Отмытый от грязи гайдзин, завёрнутый в одеяло на манер римского патриция с аппетитом поглощал содержимое армейского котелка, которым его любезно угощал один из старших офицеров полка.

— Здравствуйте, Станислав-сан, — на чистом русском языке приветствовал гайдзина

Исикава. — Рад видеть вас живым и здоровым.

Вержбицкий, а это был он поднялся навстречу японцу и англичанину.

— Я тоже рад быть живым и здоровым. Если бы не ваша волшебная пилюля, подселившая ко мне в критический момент демона-оборотня, я бы сейчас болтался на каком-нибудь суку, вздёрнутый лично штабс-ротмистром Гордеевым.

— Ну и что вы скажете об этом русском офицере? — поинтересовался Флетчер.

— Это очень опасный человек господа. Последнее время он проявил себя, как дерзкий диверсант, полный необычных, но действенных придумок. Я писал в донесениях о «тачанках», маскировочных накидках и других его идеях. Они оказались действенными — разгром 17 полка осуществлён отрядом Гордеева, который насчитывает чуть более полусотни человек.

Флэтчер и Исикава встревоженно переглянулись.

— Это, действительно, опасный человек. Он всегда был таким?

— Нет. Очень изменился после ранения несколько месяцев назад.

Глава 4

Бегство от противника — почти всегда слабая позиция, признак проигранного сражения, особенно, когда солдат охватила паника.

А вот убегать с целью сманеврировать и нанести новый удар в неожиданном месте — совсем другое дело.

Помнится, в училище пичкали всякими байками из жизни великих полководцев. Про Нельсона одноглазого рассказывали, что когда ему доложили, мол, на горизонте превосходящие силы противника, он приставил подзорную трубу к выбитому глазу и заявил, что ни видит никакого превосходства.

Но к нашей ситуации больше подходит история про Александра Васильевича, свет Суворова. В одном из боёв противник был силён и крепко вдарил по суворовским богатырям. Те не выдержали и давай отрицательно наступать в сторону собственных тылов. А Суворов вместе со своими солдатушками бежит, да прикрикивает — «Веселей, братцы, веселей! Заманивай!».

Солдаты понять ничего не могут, что же их командир творит. А Суворов, знай себе, — «Заманивай!».

Добежал до какого то одному ему ведомого рубежа, когда решил, что преследующий их враг несколько выдохся бежать за ними взапуски, развернулся, махнул шпагой:

— В атаку, орлы! Бей басурмана!

И побежал со своей шпагой на врага.

Богатыри переглянулись, почесали репы — непорядок, командир один в атаку пошёл. Развернулись и вдарили штыками.

Я вот не раз думал, а, может, Александр Васильевич, и сам из наших будет? В смысле, из попаданцев? Сами посудите, показуху армейскую терпеть не мог, к солдатам по-человечески относился, не то, что большинство офицеров в его время — чуть что — кулаком в морду или под розги за малейшую провинность. Кашу из солдатского котла ел, сам со своими чудо-богатырями и в марш-броски, и в бой бок о бок ходил. На авось не полагался, а занимался тактическим тренингом.