Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
— Вы всё-таки не ответили мне — что делаете тут? — спрашивает Скоропадский.
Само собой, на японцев мы ни капли не похожи, но воинскую осторожность ещё никто не отменял.
— Находились в рейде по японским тылам, — отделываюсь общими фразами я. — И да, господин есаул, может сопроводите нас до ваших позиций и поможете связаться с нашим начальством: японцы могут очухаться и получить подкрепление? Боюсь, что от нас в этом случае толку будет мало: мы извели практически все патроны.
Скоропадский спохватывается.
— Вы правы, штабс-ротмистр…
И тут метрах в двадцати от нас с грохотом разорвался артиллерийский снаряд.
— Японцы, — поморщился будущий гетман. — Следует ускориться, пока их батарея не взяла нас в вилку.
И тут же позади и спереди разорвались ещё снаряды.
— Быстрее! Пока япошки лупят в белый свет как в копеечку, но сами знаете — они могут пристреляться.
Былую усталость сняло как рукой, мы бежим под грохот канонады. Судя по свисту над головой — в бой включилась и наша арта.
Артиллеристы насыпают друг дружке от всей души.
Мы уже успели заскочить в окопы, но земля под градом снарядов, выпущенных с обеих сторон, содрогается ещё минут пятнадцать, и лишь когда всё успокоилось, нас с Маннергеймом отводят в штаб полка, расположенный в неглубоком тылу в китайской деревушке. Оставляю бойцов под присмотром Бубнова.
Скоропадский заверяет, что солдаты будут накормлены. Нам же предстоит скромный ужин в гостях у командира 2-го Читинского казачьего полка — полковника Закржевского.
Фамилия смахивает на польскую, меня слегка коробит — после недавней истории с Вержбицким чувствую сильное недоверие к панам на русской службе. Жди подвоха в любую секунд…
Когда вижу перед собой немолодого статного усача с полковничьими погонами, держусь настороженно, хотя быстро выясняется: Леонтий Антонович Закржевский — мировой дядька и, вдобавок, хороший знакомый Маннергейма, они не раз пересекались по гвардейским делам в Петербурге.
Лёд недоверия тает, тем более под ужин и выставленную полковником бутылку «беленькой». Мне хватает пары стопок, чтобы ощутить хмель в голове, по телу растекается волна приятной слабости, нервное напряжение рассасывается само собой, но за языком всё равно слежу строго, поэтому в деталях и красках подвиги не расписываю, отделываюсь общими словами. Так мол и так, выполняли приказ, на рожон не лезли, японцев пощипали, но больше для профилактики.
Полковник предлагает заночевать у него, Маннергейм соглашается — им есть ещё что вспомнить, а я деликатно отказываюсь: надо быть со своими бойцами даже в редкие минуты отдыха. Они это ценят.
Пехотная часть поделилась с нами парочкой блиндажей, там тесно и люди набились как сельди в банку, но лучше уж так, чем во время недавнего марш-броска по горам.
Бубнов докладывает, что всё в порядке, люди накормлены.
Удовлетворённо киваю и разрешаю «отбиться». Каким может быть завтрашний денег — знает только господь бог.
В любом случае, надо хорошо выспаться.
С утра до нас нет никакого дела, мы для всех пока что не пришей ни к чему рукав — свалившаяся
Лукашины, у которых есть приятели, наверное, в каждой казачьей сотне, приносят неудовлетворительные известия: с едой у читинцев откровенно плохо, как и практически во всей воюющей армии. Как всегда, причин тут масса: от откровенного воровства и казнокрадства до раздолбайства высших военных чинов.
К примеру читинцам густо отсыпали пресловутых американских консервов — «бифов» в жестяных банках с головой черного быка на красной этикетке. Вот только есть эту просроченную дрянь, на которой нехило наварились штатовские бизнесмены, — смертельно опасно.
Я мысленно пожелал гадам за немалую денежку, поставившим русской армии данный «лендлиз», всю жизнь питаться исключительно этими консервами. Уверен, долго они не протянут.
На обед нас ждёт жиденькая похлёбка и всё те же сухари, хорошо хоть не червивые. Зубы ими сломать — легче лёгкого.
Опять матерю интендантов, прямо таки жажду увидеть, как они сидят с нами в соседних окопах.
Нет ничего хуже неприкаянного солдата, поэтому занимаю бойцов строительством новых блиндажей для нас. Пока здешнее начальство свяжется с нашим, пока всё обговорят — жить как-то надо и совсем не обязательно в тесноте.
С инструментом и кое-какими материалами помогает пехота, она прекрасно понимает к кому потом по «наследству» перейдёт эта «жилплощадь».
Сам же, раздав цэ-у, привожу себя в порядок: в первую очередь сбриваю давнюю щетину и только теперь могу с удовлетворением глядеть на своё отражение в зеркале. Да, не красавец — врать не стану, но внешний вид морды лица теперь приведён в полное соответствие уставу.
Договариваюсь с пехотой, насчёт их цирюльников — пуст примут моих бойцов в свободное время.
В идеале ещё бы баньку организовать, но «сладкое» на потом, когда станет технически возможно.
Ближе к вечеру появляется посыльный от Закржевского. Леонтий Антонович приглашает меня к ужину и, скорее всего, к новой «беленькой», если они на пару с Маннергеймом не извели все запасы.
Покрасневшая физиономия тролля и слегка заплетающийся язык полковника Закржевского дают мне понять, что встреча боевых товарищей проходит в тёплой и дружеской обстановке, только теперь стол украшает бутылка дрянной китайской водки.
— Я получил сообщение от вашего начальства, штабс-ротмистр, — с пьяной улыбкой говорит Закржевский. — Оказывается, вас уже записали в мертвецы. Все думали, что ваш отряд разбит японцами.
Чего-то в этом духе и следовало ожидать. Мы давно не выходили на связь.
— Через два дня за вами прибудет ротмистр Коломнин, — продолжает заваливать сюрпризами Закржевский.
Хм… А он тут каким боком? Ладно бы моего непосредственного комэска Шамхалова за нами прислали — а тут другой офицер, пусть когда-то и бывший И. О. комполка.