Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Поразительно. – Выразила я вслух свои эмоции. – Как же ты её вылечил?
– Ну, помучился, конечно, будь здоров. – Признался Вадим серьёзно. – Домой, во-первых, еле притащил – она хоть и больная, злющая была, дикая. Кусалась, вырывалась.
– Понятное дело. – Усмехнулась я. – После такого предательств со стороны человека есть причина весь род людской возненавидеть.
– Вот именно. Принёс я её, значит, домой, а она в ванную забилась, рычит, никого к себе не подпускает, а сама трясётся как в припадке, глаза как у волчицы горят – страшные, безумные.
– Жуть
– Меня? – Вадим недоумённо воззрился на меня, из чего я сделала вывод, что даже сама мысль эта для него кощунственна и невероятно. – С чего бы это?
Я пожала плечами:
– Ну, не знаю. Если бы я привела домой собаку – здоровую, не то, что больную, меня бы мамка с лестницы спустила.
– МЕНЯ не спустила. – Сказал Канарейка, как мне показалось, с ноткой высокомерия в голосе. – Моя мама даже голоса повышать не умеет. Ну так вот, о чём я говорил?
– В ванную забилась.
– А, да. И вот, отец вспомнил, что в соседнем подъезде у нас тётя Валя живёт, ветеринар со стажем. Я – пулей к ней. Так, мол, и так, что делать, помогите. Она тут же каких-то ампул набрала, шприцов – и за мной бегом. Как же мы, помнится, задолбались! Тётя Валя говорит: держи её, я укол сделаю. Я держу, она, дура, кусается – вон, до сих пор на руках шрамы остались. До крови зубами разодрала. Потом тётя Валя ещё приходила, опять колола, режим питания особый прописала – правда, в первое время она к еде не притрагивалась. Я её целыми днями уговаривал – хорошо, каникулы были. Ничего, пошло дело на лад. И есть потихоньку начала, и спокойней стала гораздо. Теперь вон совсем развеселилась. Правда, ест до сих пор только из моих рук, других не признаёт категорически.
– Здорово. – Восхитилась я невольно.
– Да чего уж здорово. – Не согласился Вадим. – Мало ли куда уехать надо будет – она же, чудачка, есть не станет, пока я не приду и не покормлю. Неудобно, а что поделаешь? Так приручил, что теперь деваться некуда.
– И всё равно здорово.
Подобные истории с хорошим концом всегда брали меня за душу, а иногда даже до слёз доводили. Торопливо поднимаясь по лестнице к своей квартире, я мысленно прокручивала в памяти только что услышанный рассказ Вадима и непонятно отчего радовалась как дитя. Здорово, что на свете ещё есть такие прекрасные, отзывчивые люди, способные делать простые, добрые дела – вроде бы и незначительные, но всё равно очень хорошие. Странный, необъяснимый Вадим Канаренко… Непостижимым образом сочетаются в нём порок и благодетель, и относиться к нему как-то конкретно совершенно не получается. Сейчас, например, я им буквально восхищалась, он был героем в моих глазах и мне…Господи, сейчас мне почти уже хотелось в него влюбиться! А ведь всего лишь полчаса назад я считала Канарейку самым неисправимым эгоистом на свете.
Мамин голос зазвучал сразу, как только я переступила порог дома. Раздавался он не из кухни, как обычно, а из гостиной, где громко работал телевизор.
– Где тебя носит, скажи на милость? Я уже замучилась обед разогревать каждые тридцать минут!
Вот ещё незадача – обед… Есть абсолютно
– Я не хочу обедать, мам, у нас сейчас собрание в классе, генеральная уборка, я тебя предупредить пришла, чтобы ты не волновалась.
Пауза длилась ровно пять секунд.
– Какая ещё генеральная уборка? – Переспросила, наконец, мама озадаченно.
– Какая-какая… В классе. У нас ещё окна на зиму не заклеены, во все щели дует. Кто за нас это сделает? – Такое количество белиберды, как это ни странно, произвело на маму впечатление. Она поверила. Только заворчала недовольно.
– Нашли время окна клеить – уже снег лежит. Когда ты придёшь?
– Скоро!
В последнее время я слишком часто стала врать. Знала бы мама, что я сегодня и курить пыталась научиться.
Швырнув пакет с учебниками в комнату на диван, я почти бегом вылетела из квартиры. Свобода! Чудесная, сладкая свобода! Мне хотелось смеяться от счастья. Впереди был день, полный впечатлений, и я стремилась к нему навстречу без оглядки назад. Всё было интересно, обо всём хотелось знать – я заваливала Вадима шквалом вопросов, и он охотно удовлетворял моё любопытство.
– Слушай, а гуляет Ника тоже только с тобой?
– Нет, слава тебе господи. Когда приспичит, она уже особо не разбирается, кто её на улицу выпустит. Но днём у нас, как правило, никого дома не бывает.
– У вас такая семья большая. Дружно живёте?
– А то как же! С Варькой иногда только собачимся, с Никиткой бывает. Но это естественно, по-моему. Братья и сёстры во все времена чего-то поделить не могут.
– Не знаю-не знаю. Я в семье одна-одинёшенька. Брат есть, правда, двоюродный, во Владимире живёт. Представляешь, женился неудачно в прошлом году. Тётя моя, мамина сестра, с невесткой кухню делить отказалась, пришлось им квартиру трёхкомнатную разменивать.
– Фигня какая. Послала бы тётя твоя их подальше, пусть частную снимают.
– Дорого частную снимать.
– Кого это мучает? Где твой брат работает?
– В автосервисе.
– И что, мало получает? Ни за что не поверю.
– Да нет, получает нормально. Но у них ребёнок скоро будет, на него тоже много денег нужно.
– Ребёнок? Чего-то быстро они сообразили.
– Получилось так.
– Да ну! Что значит – получилось? У меня, например, не получается, если я не хочу.
Мне стало смешно: вот же как выходит – в свои двадцать четыре года мой двоюродный брат Серёжка, оказывается, не набрался и половины того опыта по части половой жизни, которым обладал пятнадцатилетний Вадим Канаренко. Совсем не удивительно: Серёжка, насколько мне помнится, до женитьбы с девчонками и не гулял вовсе, оттого-то и влип сходу как муха в паутину. А Вадик Канаренко хоть и молодой, да ранний, зато его на мякине не проведёшь (в смысле – ребёнком не захомутаешь!) И, тем не менее, мне о многом захотелось узнать подробней.