Роза Тибета
Шрифт:
"Ах, Чао-ли, нам ничем не поможешь. Я уже говорил тебе раньше – это написано.’
Он взял ее за обе руки. Он сказал: ‘Мэй-Хуа, ничего не написано. Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, что я не идаг.’
‘Я знаю, что ты не йидаг’.
‘Тогда что можно написать?’
‘Что ты будешь любить меня, и помогать мне, и оставишь меня. Оракул видел это.’
‘Мэй-Хуа, она видела это, потому что мне это приснилось. Ты знаешь, откуда пришли мои мечты.’
–
‘Они пришли из этой комнаты. Мы сделали их здесь.’
– Если не здесь, то где-нибудь в другом месте. Если не этим путем, то другим. Ты должен был прийти, Чао-ли. Ты не можешь избежать своей судьбы.’
Он увидел, что она была мастерицей не только ответов, но и правил, и что она могла менять их по своему желанию. Но он попытался еще раз.
‘Мэй-Хуа, однажды ты сказала мне, что не можешь предсказать мою судьбу’.
‘Но я знаю свою собственную, Чао-ли, и ты - ее часть’.
‘Откуда ты можешь это знать?’
Она грустно улыбнулась. ‘Я знаю это двести лет’.
‘Тогда расскажи мне об этом’.
Она посмотрела ему в глаза и медленно покачала головой.
‘ Не сейчас. Возможно, когда-нибудь. Ты любишь меня?’
‘Я не знаю’.
"Однажды ты сказал, что знаешь’.
"Тогда, возможно, я так и сделал’.
Она высвободила руки и обвила ими шею.
"Тогда пока возьми то, что тебе предлагают’.
Он взял то, что было предложено. Он делал это три недели, три странные недели, в течение которых он не мог сказать, любит он ее или ненавидит, и думал, что, возможно, он делает и то, и другое; потому что было что-то отталкивающее для него в осознании того, что она предложила бы любому мужчине то, что она предлагала ему.
Он увидел непреодолимую пропасть между ними и попытался преодолеть ее. И тогда он начал испытывать желание, которое позже стало навязчивым – желание познать ее и обладать ею полностью.
Тогда у него было мало времени, чтобы сделать это; потому что он вернулся к ней 27 сентября и 7 октября, когда вторглись китайцы. Хьюстон ничего не узнал об этом до 20-го числа. В тот день губернатор послал за ним.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
TЧЕРЕЗ В июле, августе и сентябре губернатор Ходзо ждал сообщения из Лхасы о нападках на него в китайской прессе. Никакой информации по этому поводу не поступало. Поступила и другая информация; в частности, три сообщения убедили его в том, что его судьба предрешена, а четвертое, полученное 19 октября, официально подчеркивало это.
Первым письмом, отправленным вскоре после августовского землетрясения, была депеша из канцелярии регента, в которой кратко указывалось, что из-за угрожающих предзнаменований и в качестве меры предосторожности губернаторы провинций больше не будут проинформированы о военных действиях за пределами их собственных территорий. Губернатор представил это послание
Второе сообщение, полученное в середине сентября от главы отдела коммуникаций Военного министерства, информировало его о том, что назначен новый представитель, генерал-офицер, командующий силами, выделенными для обороны Ходзо. Военные качества этого нового представителя, которого губернатор знал всю свою жизнь, были таковы, что в другое время он бы сразу сделал вывод, что никакого врага не ожидается. Но это были не другие времена, как подтвердила третья депеша.
В третьей депеше просто сообщалось, что враг прибыл: китайцы вторглись с восемью армиями 7 октября. Губернатор будет проинформирован, если от него потребуется какое-либо особое задание.
И четвертое, полученное пять дней спустя и собственноручно написанное регентом, сообщало ему об этом задании. Это было тяжелое испытание, традиционное для губернаторов Ходзо; он должен встать между доблестными силами нового депона и китайским захватчиком; он должен стремиться к переговорам, чтобы в любом случае обеспечить безопасность уникального сокровища, находящегося в его ведении. Регент ожидал, что губернатор найдет китайцев достаточно готовыми к переговорам с ним; но не дал никаких оснований для такого предположения. Однако, не ставя точки над i или зачеркивая точки над "т", он приложил несколько свежих обрезков с ногтей Далай-ламы и настоятельно посоветовал губернатору хранить их при себе в ближайшие дни.
Губернатор, человек благоразумный, не отвергнуть обрезки. Он бережно положил их в свою шкатулку для талисманов; но в тот же день приступил к осуществлению некоторых других мер, которые, как он надеялся, окажутся столь же профилактическими для его жен и детей.
Меры, которые обдумывал губернатор, проистекали из его воспоминаний о 1904 году; в частности, те, которые касались людей, сопровождавших полковника Янгхасбанда в Лхасу. В то время у него сложилось мнение, что некоторые расовые особенности этих людей делают их практически непреодолимыми. Они обладали редким сочетанием, казалось бы, противоречивых качеств безжалостности и человечности, невообразимости и изобретательности. Кроме того, необычная объективность позволяла им осуществлять самые сложные планы.
У губернатора не было такого мнения о своем собственном народе. Жизнь, проведенная в осуждении их, дала ему совсем другое мнение. Он не думал, что во время опасности он доверит свою личную безопасность или безопасность своих близких таким людям. Он знал, каким людям он скорее доверил бы это.
Все это пришло губернатору в голову довольно рано летом; только позже, после неудачных поисков предателя в Ямдринге, он начал вынашивать эту идею.
Китайцы придут; он никогда не сомневался в этом после второго землетрясения. И когда они придут, они найдут в Ямдринге друга; того, кто знает цену сокровищу и, несомненно, точно знает, где оно находится.