Рождение музыканта
Шрифт:
Сей анакреонтический стих, сочиненный поэтом Державиным в дальней столице, поют в новоспасских детских на особо тонкий голос. Главное – вытянуть песню как можно тоньше, в невидимую ниточку. Кто ту ниточку порвет, тому из песни выходить и фант отдавать.
Мишель оставляет флейту и жужжит вместе с сестрами, но даже не пчелкой, а комаром, чтобы перетянуть всех. Птицы – и те дивятся такому голосу и тоже сбиваются на какую-то бестолочь.
А двери детской снова раскрываются, и в них лесом валит сирень. Букеты
Превесело праздновать рождение, да еще собираясь отъехать в Петербург! Сидишь себе в саду за утренним столом, наперебой теснятся к тебе поздравительные крендели, крендели со сдобой, крендели с изюмом… А то ли еще впереди?
Мишель выковырял из кренделя поджаристые изюминки и вздохнул: легко ли уезжать от таких кренделей в неизвестность? Потом, причмокивая, углубился в чай со сливками. А на стол перёд самым его носом легла связка книг.
– Здравствуй, умник! – смеется Иван Маркелович. – Когда, новорожденный, сии книжки разберем?
Иван Маркелович садится рядом с Мишелем, и все забыто мгновенно, кроме книг. Сам Иван Маркелович тоже похож на милую, с детства излюбленную книгу. Вот-вот перевернешь последнюю ее страницу, дослушаешь последнюю знакомую историю, а дальше?.. А дальше Петербург и новые книги, в которых пишут: «Продолжения жди!» Но никогда не предаст забвению истинный книжник тех печатных листов, что встретились ему на пороге жизни. Только запечалится да вздохнет порой: где вы, други мои верные? Где ты, юность?
Не успел Мишель толком рассмотреть с Иваном Маркеловичем дарственные книги, как подъехали шмаковские гости и все опять бросились обнимать и целовать новорожденного.
– Здорово, старче! – начинает Афанасий Андреевич. – Какой я тебе крендель привез…
А никакого кренделя при дядюшке нет, и он таинственно оборачивается к черемуховым кустам. Он взывает торжественным голосом, но вместо того, чтобы приказать явиться Григорию, вдруг кличет:
– Яков! Яшка!..
Тогда из-за кустов выходит собственной персоной Яков-валторна, держа трубу наготове, и дядюшка вынимает из кармана платок.
– Поздравительная увертюра! Валторна – соло!
Помня о давней неприязни племянника к валторне, дядюшка дирижирует в полном восторге. Теперь Мишелю непременно нужно испугаться, потому что сюрприз должен быть сюрпризом. Для дядюшкиного удовольствия Мишель даже затыкает себе уши.
– Стой, стой! – все больше и больше расходится Афанасий Андреевич. – Все ты напутал, Яков! Где бы нам, старче, музыканта поискусней взять, а? Не знаешь? Вот и я не знаю. Как же нам быть? – размышляет Афанасий Андреевич и снова оборачивается к черемухам: – Григорий!
На сцене происходит перемена. Григорий
– А ну-ка, – волнуется перед апофеозом всей сочиненной им феерии шмаковский дядюшка, – ну-ка, Захар Иванович, поздравительные куплеты – соло!
И дядюшка снова взмахивает платком. Григорий дует в крендель, изображая рык валторны, и дрозд – то ли от страха, то ли действительно от учености – задирает носик кверху и начинает ловко подцикивать.
– Фора! Браво! Фора! – все рукоплещут, смеются, и дядюшка с тетушкой усаживаются за праздничный стол.
– Против прежнего Захара Ивановича, – говорит Афанасий Андреевич и поднимает глаза кверху, как бы указуя туда, где витает незабываемая тень достопамятного дрозда, – против прежнего Захара Ивановича этот, прямо сказать, щенок. А все-таки тоже не совсем дурак! Нет, старче, совсем не дурак!
Польщенный дрозд, глядя на дядюшку, снова свистит и цикает, и Мишель уносит его в детскую.
– Мишель! – перенимает питомца на обратном пути Варвара Федоровна. Она держит в руках собственноручно переписанные ноты, изящно перевязанные голубой атласной лентой. – Мишель, – говорит Варенька и пытается сделать строгие глаза, – музыка, Мишель… Я хотела сказать: любите музыку, и вы станете превосходным фортепианистом! – она протягивает Мишелю ноты.
Он смотрит на нее нерешительно, боясь огорчить: а что если он будет не только фортепианистом? Что если он будет играть на всех инструментах? Но стоит ли об этом говорить?
– Благодарю вас, Варвара Федоровна, – смущенно расшаркивается он, – я очень благодарен вам за все!..
На всю Варенькину жизнь останется памятен этот день. Еще ни одной безродной сироте не выпадала такая счастливая дорога, как ей в Новоспасское. Не в каждой гадальной колоде выходит встреча с Михаилом Глинкой.
Но будущее сокрыто непроницаемой завесой времен… Только из буфетной отчетливо доносятся шум приготовлений к парадному обеду и могучий возглас Дмитрия Николаевича:
– Федька!..
Надо бежать, встречать дядюшку, надо как можно скорее спасать птиц, которые бьются у него в руках, едва защищенные хрупкой клеткой.
– Бери, бери их скорее! – поспешно освобождается от подарка Дмитрий Николаевич. – Легче, брат, медведя живьем доставить, чем этакую воздушность! Вконец замучили… А поют, Михайла, что твои итальянки на театре!
Никаких итальянок Дмитрий Николаевич никогда не слыхал. И в театрах тоже не бывал. А вот с пернатой мелюзгой издавна водился. Каждая страсть свое возьмет.