Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

– Из Толпеня, – просипел он, на мгновение запнувшись.

– Я знаю, кто тебя нанял. Красивая полноватая девушка лет двадцати пяти.

И хотя бродяга не выдал себя лицом, внутренне его словно варом обдало. В душе его билась боль и путало все смятение. И злоба, и жаркая, страстная, противоестественная потребность слиться с жертвой – извращенное сладострастие убийства. Нечто настолько жгучее, чадное, что не хватало духу перебирать эти уголья.

Она знала, что нельзя безнаказанно долго шарить в чужой душе, питаться чужими

страстями, не обращаясь в этого другого, и уже сейчас с отчужденно присутствующим где-то беспокойством понимала, что проникается ощущениями противника и глядит на себя со стороны…

– Послушай, – сказала она миролюбиво, – сегодня чудесный день. Солнцеворот. Ты выслеживал меня, ты глядел в спину, чтобы догнать человека и убить. Кровь, судороги… Не гадко?

– Ты не человек! – быстро возразил он, защищаясь. – Ты оборотень.

– Предположим, что это так, – пожала плечами Золотинка, не особенно даже удивившись. – Но разве оборотни не люди?

– Может, и люди, – кисло скривился бродяга, – да мы-то для вас не люди.

– О, да тут целая философия, – небрежно заметила Золотинка.

– Я тебя не боюсь, – глухо молвил бродяга, поводя ножом. – Не боюсь, – повторил он, словно убеждая себя. – Ненавижу. – Все чувства его возмутились, как полыхнуло. Он ступил вперед, сокращая расстояние.

Тут она поняла, что словно нарочно дразнит бродягу, выводит его из себя. Она опомнилась. И мирно взялась за пуговицы на лифе, чтобы застегнуть. Убийца как будто обмяк: собственные терзания, душевный разлад и противоречия заставляли его колебаться.

– А если боюсь… – помолчав, пробормотал он так, словно они собрались тут для мирной беседы, – что тогда?

– Бояться следует… собственной слепоты. Имея уши, не слышим, имея глаза, не видим. Вот что страшно. А убить ложь… Что ж, похвально. Но как ты ее убьешь, если у нее тьма обличий? Собственно говоря, чтобы убить ложь, нужно не бояться правды. Вот и все.

Что-то новое, доброжелательное, почти дружеское в мягком, женственном голосе волшебницы заставило бродягу насторожиться, он стиснул нож, оберегаясь от наваждения.

– Хватит болтовни – враждебно обронил бродяга, делая шаг. В душе его колыхалось нечто мутное. Ничто уж тебя не спасет, но я хочу знать одно: кто ты есть?

Тягостное спокойствие владело Золотинкой.

– Все это не так важно, как кажется, – заметила она. – Но изволь: меня зовут Золотинка.

Подбираясь еще на шаг, почти неприметный, неразличимый шажок, бродяга покачивал головой, отрицая все, что говорила ему девушка.

– На хладнокровное убийство ты не способен. Но безумие уже рядом. Ты у края пропасти.

– Имя! – повторял он, не слушая, – или…

Сделает, поняла Золотинка. Содрогаясь от боли, пырнет ножом – как себя.

– Имя! – дрожал он, подступая.

– Золотинка, – покорно сказала она.

– Имя! Я убью тебя, лживый оборотень! – рычал он уже в беспамятстве.

Золотинка не понимала,

как уберечь его от самого себя. Мельком оглянувшись, она подалась назад и очутилась на краю глинистого обрыва, который падал размытым откосом до полосы раскатанного прибоем песка. Убийца сократил этот шаг, наступив на брошенный в траву плащ.

Завороженная чужой страстью, Золотинка медлила. Но и он тянул – поднял левую руку к голове и подвинул повязку, освобождая больной глаз, – здоровый, как мгновенно поняла она.

Нечего было ждать. Давно уж опутавшись сетью, она была готова и, бросив взгляд за спину, оступилась в пропасть. Так это выглядело со стороны.

Она летела вниз исполинскими прыжками, вздымая облака пыли и лавины гальки, которые чудесным образом не причиняли ей ни малейшего вреда, а сверху доставал ее сжимающий сердце вопль – стой! Но Золотинка смогла обернуться не прежде, чем прянула на песок – бродяга сыпался за ней следом.

Не устояв после первого же скачка, он катился в пыльной лавине, обреченный покалечиться и разбиться. Возникшее у нее ощущение единства с жаждущим ее гибели человеком бросило Золотинку на помощь. Она подставила подушку сети и приняла тело, когда парень, скользнув ногами в судорожной попытке удержаться, сорвался с последнего, высокого уступа, с подмытой волнами кручи.

Оба повалились на что-то упругое, что мгновенно исчезло, оставив их на песке. Бродяга уставился на девушку в изумлении. Золотинка и сама потеряла дар речи при виде его неправдоподобно смятого, изменившего размеры носа. Убийца глядел в оба глаза. В забитых землей волосах застряли камешки. Неясное еще открытие поразило Золотинку предчувствием, она приоткрыла рот, шевельнув языком…

А бродяга мазнул по щеке ладонью, отчего стерлись старые язвы и шрамы, обращаясь просто грязью… и поправил нос. То есть снял с него все наносное, лишнее… наклеенное.

И оказался Юлий.

– Тьфу! – плюнул Юлий разбитыми, в песке губами и подвинулся сесть. Был он, кажется, невредим, если не считать множества ссадин и новой рвани в лохмотьях.

– Юлька! – прошептала Золотинка, только сейчас по-настоящему испугавшись всего, что могло случиться. – Как же я тебя не узнала?.. Боже, как же я могла тебя не узнать? – повторяла она в потрясении. – Кинулся в пропасть… Здесь десять саженей высоты! Ты очумел? Что же ты делаешь?

Но он молчал, исполненный жгучего стыда.

Вдруг Золотинка спохватилась, что подсматривает в душу любимого без разрешения, и поспешно прикрыла внутреннее око.

– Юлька! – потянулась она робкой рукой. – Что? Как? Ты цел?

– Молчи! – просипел он надсаженным, все равно незнакомым голосом. – Молчи! – вскричал он, стиснув кулак. – Молчи! Или я не знаю что… Молчи! Потому что я проклят!

– Юлька… – протянула Золотинка. – Ты гонялся за мной с ножом.

– Я хотел тебя убить! Я должен тебя убить! Поэтому… потому что оборотень!