Рожденная в огне
Шрифт:
– Она должна уже скоро приехать. Пожалуй, вы обнаружите в мисс Конкеннан те же контрасты, которые так тонко подметили в ее работе.
– Предвкушаю удовольствие. Отчего вы так редко стали бывать у нас, Роган? Я все время пристаю к Патриции, чтобы она привела вас к нам.
Она кинула на дочь заговорщический взгляд, туманно говоривший: ну же, дорогая, пора проявить побольше активности. Не упускай его, иначе будешь очень сожалеть.
– Я был крайне занят последнее время, миссис Коннели, – оправдываясь, сказал Роган, – но обещаю исправиться.
– Прощаю вас. И ждем к обеду
– С удовольствием принимаю приглашение. Джозеф! Извините, я вынужден отойти.
– Зачем так явно настаивать, мама? – недовольно сказала Патриция, когда Роган ушел.
– Кто-то ведь должен наконец это сделать, моя девочка. До каких пор он будет обращаться с тобой, как со своей сестрой? – Посылая улыбки через зал знакомым, она продолжала, понизив голос:
– Мужчина никогда не женится на женщине, к которой питает братские чувства. А тебе уже давно пора думать о новом замужестве. Да, да… О лучшей партии нельзя и мечтать. Будешь медлить, у тебя выхватят его из-под самого носа. И, пожалуйста, улыбнись. Ты такая хмурая, словно присутствуешь на похоронах.
Патриция покорно растянула губы в улыбке.
– Дозвонились? – нервно спросил Роган у Джозефа, как только подошел к нему.
– Дома их уже нет, но из машины мне ответили. Будут с минуты на минуту.
– Опаздывают больше чем на час. Как типично для этих вольных художников.
– На то они и вольные, Роган. Могу вас обрадовать: уже продано десять изделий. Особенно много запросов на «Сдачу». Или, может, назвать эту вещь «Поражение»?
– Как ни называйте, она не для продажи. – Роган, в который уже раз, оглядел скульптуру, стоящую в центре зала. – Мы сначала покажем ее в наших отделениях в Риме, Париже и Нью-Йорке, вместе с другими, уже отобранными. Их мы, конечно, продавать тоже не будем.
– Как скажете, дело ваше, но должен заметить, что генерал Фицсиммонс предложил за нее двадцать пять тысяч фунтов.
– В самом деле? Надеюсь, это уже стало известно многим?
– Можете не сомневаться. Кроме того, я побеседовал с несколькими искусствоведами. Вам, наверно, будет интересно…
Он замолчал, увидев, как потемнели глаза Рогана, каким восхищенным взглядом тот уставился на дверь. Повернувшись, Джозеф понял, куда смотрит его шеф, и слегка присвистнул.
– Она опоздала, – констатировал он, – но использовала лишнее время не зря.
Не он один был свидетелем реакции Рогана, заметила ее и Патриция. Заметила и женским чутьем поняла происходящее. Понял его и весьма наблюдательный Джозеф и искренне пожалел женщину, которая любит, но которую при этом рассматривают только как друга.
– Пойти ее встретить? – тихо спросил Джозеф.
– Что? Нет, нет. Я сделаю это сам.
Роган никогда не думал, что Мегги может так выглядеть: великолепной, сногсшибательной, чувственной, как сам грех.
Она была в черном платье, одноцветном, без всяких украшений. Просто кусок ткани, повторяющий все изгибы тела, прикрывающий его от плеч и до колен. Единственным украшением, если все-таки их можно так назвать, были пуговицы. Большие блестящие черные пуговицы, застегнутые таким образом, что позволяли видеть округлость груди
Корона из ярко-рыжих волос, как всегда, небрежно причесанных, обрамляла лицо, бросая на него огненные блики.
Когда Роган подошел ближе, он увидел ее глаза – настороженные, внимательные, поглощающие все, что попадало в круг их зрения.
А в общем, вид у нее был бесстрастный, невозмутимый, даже вызывающий.
Итак, она здесь и, судя по всему, настроена по-боевому и намерена победить. Кого?
– Вы безобразно опоздали. – Его порицание прозвучало почти как одобрение. Одновременно он взял ее руку и поднес к губам. – И ужасно красивы сегодня, – с явным удовольствием добавил он.
– Значит, одобряете платье?
– Немного не то слово, но в общем да. Она радостно улыбнулась.
– А вы, конечно, боялись, что я приду в ботинках и рваных джинсах.
– Нет, поскольку вас опекала бабушка.
– Она прекраснейшая женщина на свете! Вам очень повезло с ней.
Это было сказано серьезно и с такой страстью, что Роган внимательно взглянул на нее.
– Знаю, – коротко ответил он.
– Вы не можете этого знать, потому что не видели ничего другого. – Она глубоко вздохнула. – Ладно. – Только сейчас она заметила, что десятки любопытных глаз устремлены на них, на нее. – Как в пещере со львами, да? И, пожалуйста, не волнуйтесь, – поспешила добавить она. – Я буду вести себя прилично. Ведь на карту поставлено мое будущее, не так ли?
– Это лишь начало, Маргарет Мэри. Боюсь, что он прав, подумала она с содроганием, идя вслед за Роганом по залу – в свете огней и под перекрестными взорами.
Она выполнила свое обещание и ничем не нарушила обычных условностей подобного действа: пожимала множество рук, принимала поздравления, отвечала на вопросы. Первый час пролетел, как сон, в котором сверкали драгоценности, искрилось вино, переливались всеми цветами радуги стоявшие на стендах стеклянные скульптуры. Дальше было легче. Мегги свыклась со своей ролью актрисы на сцене, главной участницы пышного и немного странного спектакля.
– А вот здесь! – услышала она. Это изрек лысый мужчина с обвислыми усами и резким британским выговором. Он указывал на предмет, представлявший собой прозрачный стеклянный шар, в котором находились сверкающие голубые стрелы-копья. – Вы назвали это «Заключенные», – продолжал он. – Как верно и тонко. Творческая сила человека, его сексуальность рвутся наружу, на свободу, не так ли? Извечная борьба. Очень торжественно, хотя и печально.
– Это просто шесть графств, – объяснила Мегги. Лысый человек недоуменно моргнул.
– Простите?
– Шесть графств моей страны Ирландии, – повторила она с мятежным огоньком в глазах. – Они до сих пор как в заточении.
– А, понимаю…
Стоявший неподалеку Джозеф с трудом подавил смех.
– По-моему, – сгладил он, – здесь совершенно необычный цветовой эффект. Не правда ли, лорд Уитфилд? Он подчеркивает удивительный контраст между мягкостью и резкостью в решении художника.
– Что? Да, пожалуй. – Лорд Уитфилд прокашлялся. – Пожалуй, вы правы.
Мегги с усмешкой наблюдала, как тот поспешно ретировался.