Рожденная в огне

Робертс Нора

– Познакомьтесь с моей девочкой. – С нескрываемой гордостью Деннис Коннели повернул Патрицию к Мегги. – Красотка, а? Что скажете?

– Совершенно верно, – Мегги поднялась из-за стола. – Рада снова встретиться с вами.

– Я тоже. Поздравляю с успешным открытием вашей выставки.

– Вашей выставки? – Мистер Коннели вытаращил глаза.

– Мы не познакомились с вами, – от души рассмеялась Мегги. – Я – Маргарет Конкеннан.

– Очень приятно. Надеюсь, за те незабываемые минуты, что мы так мило беседовали, я не наговорил ничего лишнего.

– Ровно ничего, мистер Коннели. Уверяю вас,

мне тоже было чрезвычайно приятно поговорить с вами об искусстве.

– Но мне в самом деле нравятся краски и формы ваших вещей, – смущенно повторил он, как бы защищаясь.

– Это самый приятный комплимент за весь сегодняшний вечер, – сказала Мегги. – Клянусь вам.

– Дэдди, тебя ищет мама, – вмешалась Патриция.

Она сняла какую-то невидимую пылинку с лацкана отцовского пиджака, и этот жест болезненным уколом отозвался в сердце Мегги. Сколько раз делала она то же самое, когда ее отец был жив!

– Если ищет, я позволю ей найти меня, – весело произнес мистер Коннели. Он посмотрел на Мегги и широко улыбнулся ей. – Надеюсь, мы еще увидимся, мисс Конкеннан.

– Я тоже надеюсь.

– Вы не идете с нами? – любезно спросила Патриция.

– Нет, не сейчас.

Ей не хотелось ни с кем встречаться, особенно с миссис Энн Коннели, матерью Патриции.

Оживленное, даже веселое выражение лица Мегги исчезло вместе с замершими звуками шагов отца и дочери. Она снова опустилась на кухонный стул, чувствуя себя выжатой как лимон, полностью опустошенной.

Было так тихо вокруг, что, казалось, во всем огромном здании галереи нет никого, кроме нее. Ей хотелось одиночества, хотелось думать, что внезапное чувство печали, охватившее ее, нахлынуло оттого, что она оторвалась от привычных и любимых зеленых полей, спокойных холмов, от тишины и умиротворения, нарушаемых лишь рокотом печи для обжига и собственным воображением, влекущим неведомо куда.

Но причина заключалась не только в этом. В столь знаменательный вечер в ее жизни рядом с ней не было близкого человека. Никого, кто бы хотел и мог ее понять, выслушать, проявить искреннюю, неподдельную заботу. Кому было бы хоть какое-то дело до Мегги Конкеннан. Во всяком случае, не этим людям там, наверху, кто сейчас беседует, звенит бокалами, обменивается мнениями и сплетнями.

Впрочем, у меня есть все-таки я сама – так она решила и поднялась со стула. Каждому в конечном счете нужен он сам.

И если уж говорить о себе, то она знала, ее работы понравились здешней публике, их приняли хорошо. Это совершенно ясно, и, значит, первый шаг оказался успешным, она на верном пути к известности и, черт возьми, к деньгам – к тому, что так долго обходило стороной род Конкеннанов. И добилась всего она сама.

Она стояла в холле, сверху лились свет и музыка, струясь по ступенькам лестницы, словно искрящаяся, волшебная пыль стекала по радуге. Мегги уже поставила ногу на первую ступеньку, взялась за перила, но вдруг резко повернулась и выбежала через монументальную входную дверь в темноту улицы.

Часы пробили час ночи. Роган с силой потянул себя за галстук, который так и не снял, придя домой, и выругался. Эта чертова женщина заслуживает, по меньшей мере, чтоб ее выпороли! Исчезнуть, как привидение, как дым, в самый разгар ее чествования, когда публика только-только

разгорячилась и была готова к самым бурным выражениям восхищения! Оставить всех, оставить его, наконец, который все это устроил и кто не хочет, чтобы она вот так исчезала, а хочет, чтобы она была рядом.

Роган мерил шагами затемненный холл и продолжал растравлять себя мыслями о недостойном поведении Мегги. Нужно было гораздо раньше, корил он себя, разобраться с ней и не заходить слишком далеко в своем желании помогать, продвигать, ставить на нее, на ее талант. В конце концов, не сошелся на ней свет клином!

Черт побери, как сможет он создать галерею чисто ирландского искусства, когда первый же чисто ирландский художник, которого он нашел и, можно сказать, пригрел, выкидывает такие номера, ведет себя, как невоспитанный ребенок?!

Сейчас уже середина ночи, а ее все нет, и неизвестно, где она. Хотя бы предупредила, рыжая чертовка! Не дай Бог, что-нибудь с ней случилось!

Из-за ее дурацкого поведения в его глазах даже померк успех сегодняшней выставки, он почти не чувствовал удовлетворения от своей работы, не говоря уже о заслуженном покое. Да и о каком покое можно говорить, если ее нет в такой поздний час! Она ведь совсем не знает Дублина, а в городе немало мест, где женщине, да и не только женщине, ходить небезопасно. Особенно одной. Но, может, она вовсе не одна? А, чепуха, с кем ей быть! И, вообще, пускай ведет себя как хочет. Но все-таки вдруг что-то произошло? Несчастный случай! Необходимо выяснить!

Он бросился к телефону, и в это время в другом конце холла раздался звук открывающейся двери. Роган устремился туда.

Мегги стояла в полумраке у порога и, насколько он мог разглядеть, была в полном порядке. Не убита, не ранена.

– Где вы болтались столько времени? – рявкнул он.

Она-то была уверена, что он еще кутит с приятелями в каком-нибудь фешенебельном клубе, где шампанское льется рекой, а он, оказывается, дома, и, видимо, давно. Поэтому ответила вполне миролюбиво:

– Побродила по городу. Он такой красивый ночью.

Роган свирепо смотрел на нее, руки у него непроизвольно сжимались в кулаки.

– Уже второй час! Неужели вы не понимаете?

– Правда? Я потеряла счет времени. Извините и спокойной ночи.

– Нет, подождите! – Он сделал шаг, преграждая ей путь. – Вы должны объяснить мне ваше сегодняшнее поведение!

– Это как раз то, чем я обычно не занимаюсь, но для вас сделаю исключение. Если вы будете выражаться ясней.

Она еще позволяет себе этот иронический тон! Нет, так дальше нельзя!

– Ради вас собралось сегодня около двухсот человек. – Он говорил со злостью, медленно, почти по складам. – Вы обошлись с ними отвратительно грубо!

– Ничего подобного. – Внезапно она ощутила страшную усталость, особенно в ногах, на которых были эти проклятые туфли на шпильках. Она скинула их и с облегчением опустилась на один из плетеных стульев, поставив горящие ступни на низкую скамеечку. – По-моему, совсем наоборот. Я была так непривычно любезна, столько улыбалась, что у меня чуть не вывалились все зубы. Наверное, весь следующий месяц я не смогу выдавить из себя ни одной улыбки. Я не отказалась бы сейчас от рюмки бренди, Роган. Ночь довольно прохладная.