Рожденная в огне
Шрифт:
– Да я готов жениться на тебе хоть завтра! – громогласно объявил он, и все посетители пивной, за исключением американской четы, покатились со смеху. – Если, конечно, ты не против, – добавил он, когда шум немного утих.
– Можешь быть спокоен, я не воспользуюсь твоим неосторожным предложением, – сказала Мегги. – Не очень-то мне ты нужен, дорогой. Но поцеловать тебя хочу!
Что она и сделала немедленно, после чего оба со звоном сдвинули кружки и дружно выпили.
– Скучал без меня? Признавайся, Мерфи.
– Ни капли. – Он подмигнул ей. – Я еще
– Тебе сказала Бри? Виделся с ней?
– Нет, сам догадался о твоем приезде. Услышал, как гудят твои печи.
– Так громко?
– У меня хорошие уши. А еще мне сестра прислала газетные статейки из Корка.
– Да? Как поживает Мэри Эллен?
– Все нормально. Детишки растут. Постой, где же это? – Он порылся в карманах и достал две газетные вырезки. – Вот. Может, тут не про тебя? А? «Дублинский триумф женщины из Клера», – громко прочитал он. – «Мир искусства потрясен выставкой Маргарет Мэри Конкеннан, открывшейся в воскресенье вечером во Всемирной галерее». Это уж наверняка про тебя! Что скажешь?
– Покажи-ка! – Мегги вырвала газетные листки у него из рук, стала читать сама.
«Мисс Конкеннан, свободный художник по стеклу, заслужила одобрение и похвалу многочисленных посетителей выставки ее смелых и достаточно сложных скульптур и рисунков. Сама художница – миниатюрная…»
– Ха, миниатюрная! – прервала Мегги свое чтение.
– Отдай мне, если не согласна! – Мерфи отобрал у нее вырезки и продолжил читать вслух:
– «…миниатюрная молодая женщина удивительного таланта, с красивой незаурядной внешностью». Дай-ка мне взглянуть! Это уж точно про тебя. Не мешай, Мегги! «Зеленоглазая, с рыжими волосами и лицом цвета слоновой кости не в меньшей степени привлекательна и интересна, чем ее работы. Всемирная галерея в Дублине, одна из известнейших на земном шаре, испытывает гордость, что сумела первой показать любителям настоящего искусства работы мисс Конкеннан».
– Хватит, Мерфи, дай сюда!
Но он соскочил с высокого табурета у стойки, отошел в сторону и снова стал громогласно читать.
– «…Я думаю, ее творческие возможности только начали раскрываться, заявил Роган Суини, директор Всемирной галереи. Считаю за честь привлечь к ней внимание знатоков из мира искусств…"
– Он так прямо и сказал? Ну, покажи, Мерфи! Он вновь сумел избежать затрещины и ответил:
– Клянусь, не я придумал. У меня бы не получилось так гладко. Здесь все написано черным по белому. Дай же мне закончить. Люди слушают.
Действительно, в пивной к этой минуте наступила непривычная тишина. Все взгляды были устремлены на Мерфи.
– «…В следующем году Всемирная галерея выставит несколько работ мисс Конкеннан в галереях других стран, остальные произведения автора, отобранные им самим и мистером Суини, станут экспонатами постоянной выставки в Дублине».
Мерфи закончил чтение и положил газетные вырезки на стойку перед Тимом О'Малли, который тут же наклонился над ними.
– Здесь еще фотографии! – крикнул он. – Наша Мегги с зелеными глазами и ее стекляшками. Ну, что
Она глубоко вздохнула, запустила пальцы в спутанную рыжую гриву волос.
– Скажу вот что: выпьем за всех моих друзей! Наливай, Тим.
– Что же ты помалкиваешь, Мегги Мэй? Мегги улыбнулась: это было прозвище, которое ей дал отец и с которым часто обращался к ней. Ей было удобно и приятно сидеть рядом с Мерфи в кабине его грузовика, зная, что ее велосипед спокойно лежит в кузове, и слушать ровное гудение мотора – все машины у Мерфи издавали почти одинаковый звук, похожий на мурлыканье довольной кошки.
– По-моему, я немножко пьяна, Мерфи, – довольно сказала она, вздыхая и потягиваясь. – Но мне нравится мое состояние. Покой и удовлетворение.
– Ты заслужила все это, старушка. – Он знал, что она больше, чем «немного», пьяна, и потому погрузил велосипед в свой грузовик и заставил ее поехать с ним в машине, невзирая на протесты. – Мы все гордимся тобой, – продолжал он. – А что касается меня, я буду теперь глядеть с куда большим почтением на ту бутылку, которую ты мне подарила.
– Это кувшин, а никакая не бутылка! Я тебе тысячу раз говорила. Надеюсь, ты ставишь в него полевые цветы или какие-нибудь ветки?
– Все время это делаю. Ты вернешься теперь в Дублин, да?
– Не знаю. Во всяком случае, не сейчас. Там я не смогу работать, а без работы какая жизнь? – Она поглядела в окошко, где кусты дрока серебрились под лучами взошедшей луны. – Он никогда мне не говорил, что это для него честь.
– Что? Кто не говорил?
– Всегда давал понять, что это именно он оказывает мне честь! Великий и могучий Суини протягивает руку жалкому полунищему художнику, чтобы повести его к славе и богатству. Разве я когда-нибудь просила об этом, скажи, Мерфи? Разве мне это было нужно? Ответь!
Ему не понравился ее воинственный раздраженный тон – ведь только что была в таком умиротворенном настроении, – и он осторожно сказал:
– Не знаю, Мегги. А почему бы не хотеть этого?
– Конечно, я хочу! Я же не какая-то слабоумная. Но просить кого-то, чтобы помог, повел за ручку! Нет! Я с самого начала ему говорила: оставьте меня в покое! Говорила, а он ни в какую! – Она сложила руки на груди. – Он продолжал искушать меня. Слышишь, Мерфи? Сам дьявол не мог быть более хитрым и настойчивым. И вот теперь я у него на крючке и обратного пути нет! Остановись, приехали!
Он и сам уже притормозил возле калитки. Глядя в полутьме на ее лицо, он спросил:
– А сама ты хочешь?
– Чего?
– Обратно.
– Нет, Мерфи. И это самое печальное. Я хочу как раз того, о чем он мне толковал, хочу до умопомрачения! И в то же время не хочу, чтобы что-то менялось. В этом весь ужас моего положения. Хочу и того, и другого. Одиночества, покоя, свободы, но также славы и богатства. А разве могут они быть рядом друг с другом? Да никогда!
– У тебя все должно получиться, Мегги Мэй, – полушутливо-полусерьезно сказал Мерфи. – Ты у нас самая упрямая из всех. И самая зеленоглазая.