Рожденные на улице Мопра

Шишкин Евгений Васильевич

Павел Ворончихин регулярно инспектировал свой мотострелковый полк. Поднимал подразделения по «тревоге», заходил в казармы, в столовую, в техпарк, на склады, в караулку, на стрельбище. Он вглядывался в лица солдат, сержантов, прапорщиков, взводных… Это были преимущественно простые русские лица. Дети крестьян, рабочих, служащих из небольших русских городов и сел. Простолюдины. Таких в годы сталинских преобразований и войны считали помиллионно…

Апологеты Сталина, которых было немало среди военных, твердили, что вождь исполнил величайшую, пусть и жестокую миссию: крестьянская патриархальная Россия, которая лишь в 1861 году сполна отряхнулась

от крепостничества, в несколько ударных пятилеток двадцатых-тридцатых годов стала индустриальной державой с мощной военной машиной. Это было не просто изменение политического строя — изменение уклада, самой сути страны — шестой части суши! Выходило, что «отец народов» был феноменальным стратегом. Посему даже страх и лесть перед ним простительны. А жертвы, сколь бы ни были велики, оправданы. Ведь и народ в массе своей не роптал — никаких поползновений против вождя. Трудовой энтузиазм, стахановцы, гигантские стройки, праздничные демонстрации, выставки достижений народного хозяйства, московский метрополитен… Этакий вариант фанатичного безжалостного прогрессиста, последователя Петра Первого. Даже в деревне перед войной жизнь налаживалась, под рев тракторов из МТС становилась «веселей», люди пели, влюблялись, мечтали, впрочем, молодость крестьянину декретом не отменить…

Сталинский кровавый прогресс пережит, думал Павел Ворончихин. «Хозяин» — фигура уже неподвижная в истории. Неподъемная. Военные преклонили перед ним колени… Что сегодня? Кто у власти? Если Сталин — узурпатор, то Горбачев — тряпка, очевидный предатель. Разве нынешние генералы из его окружения не понимают этого? Почему министр обороны маршал Язов как мальчик для битья? Или герой войны и афганской кампании генерал армии Варенников? Почему безмолвствует маршал Ахромеев? В конце концов, куда смотрят генералы КГБ, когда внешнюю политику ведет продажная змея Шеварднадзе?

Военные в России — реальная действенная сила. Но почему ими играют изверги и слюнтяи? Разве, принимая присягу, военный человек перестает быть гражданином, сыном или отцом? Что, урок повешенных декабристов засел в печенках? Кадровый военный в России боится трона?

В сталинскую пору на верху так и не нашлось смельчака офицера, который укротил бы деспота. Но сегодня даже пули и яда не требуется. Горбачева достаточно щелкнуть по носу: «Всё, Горбатый! Болтовне и растленью конец!» Павел Ворончихин стискивал зубы от досады: почему высшие офицеры — молчок? Не все же они карьеристы и трусы?

Демагогию нельзя победить демагогией. Зло нельзя одолеть добром. Только губошлепы и писаки могут нести непротивленскую околесицу, по законам которой сами не проживут ни дня. Зло истребляется силой, расчетом, хладнокровным разумом, необходимым насилием. Когда правитель разлагает народ, малое зло — уничтожение правителя — оправдано перед большим злом национального разложения. Это азбучная истина, думал Павел Ворончихин.

Уволившийся из армии майор Шадрин злопышуще подстрекал военных к грубому восстанию со стрельбой из «Града» по растленному Кремлю… Павел Ворончихин и Шадрин теперь не встречались, их отношения держались на дружбе сыновей, Сергея Ворончихина и Егора Шадрина, оба поступили в технологический институт. Но теперь-то, подобно скинувшему форму приятелю, Павел Ворончихин с азартом рисовал вооруженное восстание, на острие которого будут люди в погонах.

Смелый клич отважного полководца «Да восторжествует порядок и справедливость!» будет тут же подхвачен честным офицерством. Во всех воинских частях пройдут собрания, объяснят, что устранение Горбачева —

не самосуд, а восстановление элементарного порядка. Вместе с тем укоротят поводок отвязному политикану Ельцину, который спекулирует бедами населения и спихивает все просчеты на компартию, которая в свое время дала ему титьку и вскормила его…

Русский человек всегда стремился к справедливости, порядку и правде. А еще должно быть восстановлено понятие «честь». На шлюхах не будет бриллиантов. Дети получат молоко. Воры будут не в золотых цепях — в наручниках… Расправит плечи униженное офицерство! Ни одна тварь не посмеет тыкать в русского офицера пальцем и обзывать его оккупантом, душителем свободы… Кремль должен быть очищен от скверны! Россия никогда не будет подстилкой для натовских стратегов! Власть должна перейти к военным. На изломе истории это законно…

Сумбурные, многокрасочные картины праведного мятежа рисовало окрыленное воображение полковника Ворончихина.

XIV

В комнате было сумеречно и душно. С улицы слышался тяжелый гул. Этот железный, механический гул вытолкнул Алексея из долгого сна.

Он открыл глаза и мутным взглядом обвел комнату. Резко вспомнил о Вике. На постели он лежал один.

— Ты где? — прокричал Алексей и тут же вскочил с кровати, чего с ним обычно не бывало: нынче естественная сила враз растрясла его.

Голова слегка гудела, но не болела. Тело слегка ныло, но приятно. По всему телу, словно метины, осталось ощущение Викиных губ и прикосновений ее тела.

— Вика! — прокричал Алексей, хотя уже понял, что в доме ее нет. Блаженная мысль пришла в голову: Вика умница, дает ему передышку, а то все началось бы снова… Который час? Ух ты, к вечеру клонится! Но что это за гул? На гром не похоже… Алексей еще не дошел до окна, чтобы раздернуть шторы, как отчетливо разобрал лязг гусениц. Он сразу определил, что это не трактор, не какое-то техсредство. Это лязг гусениц танков или БТРов…

Он раздернул шторы, шире распахнул окно, высунулся и остолбенел. В нескольких десятках метрах от дома, почти под окнами — он жил на третьем этаже — прошли на малой скорости гусеничная БМП, четыре танка и два тентованных «Урала». Над люком БМП возвышался по пояс человек в военном, скорее всего, офицер и перекидывался фразами и жестами с человеком в милицейской форме, с жезлом в руке, который стоял на обочине. Сизый дым выхлопов стлался над асфальтом, с тревогой зависал в воздухе.

Что за чертовщина? В Москве танки? Мерещится спьяну?

— Эй! Эй-эй! Что случилось, мужики? — окликнул Алексей двух парней, идущих по улице.

— Государственный переворот!

— ГКЧП! Военное положение!

— Чего? Чего? — не понимал Алексей.

— Телевизор включи!

Алексей взглянул на серое мертвое окно телевизора, накинул халат и вышел из квартиры на лестничную площадку. Позвонил в квартиру напротив — теть Насте.

— Пучкисты, Лешенька! Одни пучкисты! Всю Москву заняли войсками. Теперь все пойдем Ельцина защищать. Мой старик уже ушел к Белому дому. Пучкисты это хужей коммунистов будут. Теперь — токо за Ельцина.

Алексей вернулся к себе. То, что творилось за окном, и то, о чем путано рассказала теть Настя, казалось невероятным, пугающим. Но еще более пугающим стало другое… Пусть весь мир сойдет с катушек, пусть вся вселенная начнет бунтовать, митинговать, дыбиться — главное, где Вика? Не в опасности ли она? Словно стрела пронзила сердце. Она, конечно, пощадила его и ушла не разбудив, но почему не оставила записку? Он остро почувствовал нехватку Вики, будто они прожили много лет, а теперь вдруг ее внезапно не стало.